Голубев скептически прищуривается, но вызов принимает. Гордость не позволяет слиться. Ловко забирается под канаты, ему помогают надеть перчатки. От нетерпения я прыгаю на месте и призывно машу руками. Кураж подхватывает, адреналин щедро впрыскивается в вены.

Я думаю о том, что он с ней сделал. Уже несколько недель я не могу думать ни о чем другом. У меня не получается спать, не получается отвлекаться. Она все время мне лгала, начиная от якобы замужества и заканчивая нашими свиданиями в темноте. Она из тех, кто легко пойдет на подлог в суде, вранье под присягой и мало ли на что еще, если это необходимо для достижения цели. Умом понимаю, что ей нельзя верить. Особенно ее улыбкам и долгим взглядам.

Но я не могу остановиться. Все, чего мне хочется, — это отомстить за нее. Защитить ее. Подсказать, хотя не имею на это право.

Мне нельзя больше видеть Лидию. Я совершаю ошибку за ошибкой. Меня несет.

Меня тошнит от гонораров, которые выплачивает мне Голубев. И я ни с кем не могу даже поговорить об этом.

Я смотрю на Голубева, и мои глаза наливаются кровью. Здесь и сейчас, на этом ринге я не его юрист. Мы, наконец-то, всего лишь соперники.

Удовольствие от того, что я легально могу уложить его, кипятит кровь. Она бурлит, несет излишки кислорода в мозг, аж голова кружится от гипервентиляции.

Мне нельзя ее больше видеть, иначе все покатится в ад. Иначе я перечеркну цель, к которой иду всю свою жизнь.

— Раунд! — командует олигарх.

Я подхожу, замахиваюсь и бью. Совсем не в полсилы, как было велено. Скорее, собрав всю ярость, что накопилась за последние недели. Наотмашь и с огромным удовольствием. Мне никто не даст самоотвод, и я рискую завалить это дело и свою карьеру.

Я бью, Голубев падает.

— Стоп! Нокаут!!

Лидия

Осадчий, видимо, не падок на алкоголь, потому что каждое воскресенье, прямо с утра, он проводит полтора часа в бассейне. Когда мы жили с Владом, обычно в воскресенье он спал до четырех часов дня, а потом шаркал по квартире, попивая растворенный в воде витамин С, пытаясь очухаться к рабочей неделе. Просил его пожалеть и приласкать.

Одно время я активно наводила справки об Андрее, так что теперь все мои друзья и знакомые скидывают мне любую информацию об Осадчем в надежде, что она поможет выиграть суд.

Поэтому я теперь знаю, где он плавает и когда, и даже какого цвета его купальные плавки.

Кстати, стандартно черные. Тоска…

Следующим утром после корпоратива в «Рувипшопе» мы с Жанной приезжаем в тот самый бассейн в то же самое время, что купается Андрей.

Зачем? А просто так!

Он приперся на мой праздник без приглашения, раскритиковал угощения и напитки, мне захотелось отдать должок. А еще мне показалось… что он смотрит на меня чуть дольше, чем следует адвокату вражеской стороны. Шальная мысль, что Осадчий преследует меня весь месяц для того, чтобы уберечь от Голубева, лихорадит, аж ладони покалывает и холодок по спине. Я не могу ни о чем другом думать, кроме этого. И мне нужно проверить свою опасную теорию, чтобы обрадоваться либо окончательно разочароваться в нем.

Возможно, я полная дура, но всех слез и переживаний из-за действий Андрея мне недостаточно, чтобы навсегда вычеркнуть его из своей жизни.

Как утопающая, хватаюсь за соломинку. Снова и снова рискую всем, чтобы продлить агонию под названием: «а что, если?..» Я как бы даю ему возможность поговорить со мной в неформальной обстановке, а воспользуется он ею или нет — решать только ему.

Мы плаваем на разных дорожках, делаем вид, что не заметили друг друга. Жанна сосредоточена и внимательна, но ни разу не ловит на мне его взгляда. Сама я на него не смотрю принципиально, поручила это дело сестре, которую уже порядком замучила.

Человек действительно пришел плавать, и он, мать его, плавает почти целый час, после чего выныривает из воды и топает в сторону раздевалки.

Мы пересекаемся в общей римской бане через десять минут. Там все в таком дыму, что мне приходится обозначить свое местоположение, чтобы незнакомая женщина не уселась мне на колени.

— Доброе утро, Лидия, Жанна, — говорит Андрей в тишине. Когда он заходил, мы с сестрой трусливо промолчали, и сейчас он как бы показывает, кто из нас взрослый. Судя по тону, улыбается при этом, как умеет только он — саркастически-снисходительно. Окружающие люди притихли и с интересом слушают. — Не знал, что вы тоже здесь плаваете.

— Привет, — отвечаем мы с сестрой хором. Затем я добавляю: — Я обычно прихожу в бассейн по четвергам, но на этой неделе не хватило физической нагрузки.

— Буду иметь в виду, что по четвергам, — сухо парирует Андрей. Рычать хочется от бессилия и злости после такого ответа! — Что ж, отличного дня, мне, к сожалению, уже пора в офис, — соскакивает с полки.

— Сегодня же воскресенье! — пытается его подловить на вранье Жанна.

— Новый год скоро, какие могут быть воскресенья? — усмехается. — Это у вас скоро появится совладелец и можно будет разделить обязанности, а я же своих доверителей веду сам от начала и до конца, — после чего этот гад покидает парную.

Новогоднюю ночь я провожу по-домашнему: в узком кругу семьи. После полуночи Жанна уезжает веселиться с друзьями, а я ложусь спать, сославшись на недомогание. В последний момент понимаю, что не хочу видеть Оксану, а она будет в компании. Я сама же ее ввела в круг своих подруг из универа, и теперь вынуждена его покинуть.

К Оксане я чувствую какое-то… перманентное раздражение, замешанное на разочаровании. Одна из наших общих подруг мне звонила на днях, спрашивала, что случилось и почему я не могу поддержать Окси в сложной ситуации.

Это у нее сложная ситуация?!

Если чему-то Окси и научилась на юрфаке — так это выгораживать себя. А ведь раньше я тоже верила всему, что она рассказывает. Не было поводов усомниться в ее правоте. В итоге с ее подачи получается, что наша размолвка из-за мужика, ее давнего врага, который нас обеих презирает. Я же не собираюсь никому признаваться, что спала с ним. И ей запретила строго-настрого.

Единственное, что радует — это выручка в «Рувипшопе», которую мы утроили в декабре. Я думаю о деньгах, когда засыпаю одна в своей детской комнате в новогоднюю ночь.

Почему-то мне казалось, что Андрей сделает на Новый год хотя бы что-нибудь. Поздравит, пришлет смайлик, как-то обозначится. Хотя бы анонимно! Но ничего подобного. Полная беспросветная тишина.

Влад не осмеливается приезжать домой к родителям, у которых я ночую третью ночь подряд, опасаясь его запоя с вытекающими последствиями. Он побаивается моего папу, у которого в сейфе лежит пистолет. Но в офис заглядывает, правда, в мое отсутствие. Привозит огромный букет цветов и сертификат в ювелирный магазин, который я тут же отсылаю на адрес его матери. Фу-фу-фу!