иные деревеньки и вовсе стояли пустыми. Прятаться в совсем пустой – это привлекать к себе лишнее внимание, рассудили друзья-подельники, когда планировали налёт на сберкассу. Местные охотнички и всякие другие простые граждане – не дураки, и сразу стуканут куда надо, заметив проживающих в такой заброшенной деревне мутного вида товарищей, явно из городских. А вот заехать погостить на недельку к двоюродному дядьке Анатолия, бывалому «сидельцу», давно завязавшему с криминальными делами, и уважаемому среди местного населения гражданину – вот это самое то. Толика в той деревне знали с детства, и потому появление его, пусть и с товарищем, особого интереса ни у кого не вызовет. Дело делали в масках и перчатках, с выключенными телефонами – всё по уму. Никто Анатолия в розыск не объявлял, как и его младшего товарища и подельника Арсения.

Через два с половиной часа ходу промеж вековых сосен, они вышли даже не к заброшенной деревне, а к месту, где деревня когда-то была, лет с полста назад, а может и больше того. От домов одни холмики остались, и всё лесом заросло. А вот за деревней обнаружилось кладбище, на удивление хорошо сохранившееся. Сосны здесь, словно из уважения к покойным, не стали расти прямиком из могил, да и подлесок не особо разросся на вполне удобных для произрастания местах. Могилы были большей частью с каменными плитами и крестами, будто тут не деревушка сибирская была, а поместье с барьями.

– Нич-чё так, – осмотревшись, прокомментировал Сеня погост. – Стильное местечко.

– Дыа, есть такое дело, – согласился с другом Толик. – Вот прям тут тогда и заночуем!

Сене идея не понравилась:

– Э, мож ну ево нафиг, а?

– Чо, ссышь? – Толик усмехнулся. – Мертвецов испугался?

– Да не… – заоправдывался Сеня. – Просто из уважения, что ли…

– Так мы с уважением, – гоготнул старший товарищ. – Ты же не будешь тут могилки осквернять, Сень?

– Не, – серьёзно ответил Сеня, – не буду.

– Ну вот. А место хорошее, видно далеко, пожарную безопасность, опять же, соблюдём… Только палок для костра натаскаем. Посидим, поужинаем, покойных местных помянем… А-то когда ещё кто их помянет… Поделим время на смены, да заночуем.

На том и порешили.

Насобирали дров, развели костёр, достали котелок, крупу, консервы, бутылку водки и пакет травы. Выпили, закусили, дунули, а потом достали сумку, которая инкассаторская, и стали выкладывать содержимое на предварительно подметённой могильной плите.

В сумку до этого заглядывали только за тем, чтобы выкинуть из неё радиомаячок, о месте расположения которого друзья-подельники точно знали. А теперь вот, сытые, довольные и весёлые решили провести, так сказать, инвентаризацию. Рассортировали пачки с деньгами по достоинству, пересчитали и перехватили канцелярскими резинками рассыпную наличность, а уже в самом конце Толик перевернул мешок вверх тормашками и потряс его, просто для порядку. И тогда, на удивление друзей, из мешка на могильную плиту выпал полиэтиленовый пакетик с запаянным в нём кругляшком жёлтого цвета размером с пуговицу от пальто.

Присмотрелись. Монета. Золотая. Диаметром чуть меньше всем знакомой пятирублёвки. С одной стороны: Государственный герб Российской Федерации с уведомляющей о том – что то именно российский герб, а не какой-нибудь другой – надписью поверх герба; слева и справа – проба и, надо полагать, вес монеты: «Ац 999» и «7,78»; а внизу: «БАНК РОССИИ 10 РУБЛЕЙ». С другой стороны: крестьянского вида мужик с лукошком посреди поля, что-то сеет вручную; позади него солнышко встаёт из-за плуга и дымит тубами завод; сверху надпись: «ОДИН ЧЕРВОНЕЦ», внизу цифры: «1923» и «2023».

– Хренасе! – заметил уважительно Сеня.

– Это «Сеятель», монета такая, – со знающим видом сообщил товарищу Толик.

– Понятно, что не слесарь-гинеколог, – гоготнул подельник. – И скок он стоит, мужик этот?

Толик пожал плечами:

– Да хрен его знает… Почти восемь граммов высшей пробы… Вряд ли больше полусотни деревянных.

– Братан, это палево, – серьёзно сказал Сеня. – Ну ево нахер… Бабосы и то придётся грамотно скидывать, а с монетой этой ни в банк, ни к барыгам я бы не пошёл. Эт тебе не цепочку с гоп-стопа цыганам на шишки сменять.

– Согласен, – сказал Толик, повертев в пальцах монету в пакетике и кинув её на плиту.

– И чё, как делить её будем? Распилим?

– Не, ну зачем красоту такую портить…

– А как тогда?

Толик поскрёб уже начавший обрастать щетиной подбородок:

– Ну, давай жребий кинем. Кому выпадет фарт, тот себе и заберёт.

– И получится, что один из нас на полста штук с дела больше поимеет… – задумчиво протянул Сеня и посмотрел на товарища неодобрительно. Потом немного подумал и предложил: – А давай её нахер здесь закопаем! Пускай будет клад! Вот под эту самую плиту и сунем, покойнику под личную ответственность! – гоготнул он на последних словах.

– А потом, – не став смеяться над шуткой товарища, сказал Толик, – окажется, что покойник нам попался безответственный, и монету упёр мимо пробегавший заяц…

– Э, братан, ты это вот щас на что намекаешь? – Сеня посерьёзнел. – Что это я буду тот заяц?..

Так, слово за слово, стали наши герои сначала спорить, а потом и ссориться…

Дело едва не дошло до мордобития. И обязательно бы дошло, а там рассорившиеся подельники потянулись бы и за «стволами», если бы их ссору не оборвал странный звук, исходивший из-под той самой могильной плиты, на которой они разложили награбленное.

Звук был глухой и вместе с тем скрипучий, будто на глубине под землёй была пустота, какое-то помещение, может быть, и в том помещении имелась ржавая-прержавая железная дверь, которую стал кто-то открывать, да не мог открыть сразу и потому принялся пинать ту дверь ногами или долбить по ней чем-то тяжёлым.

– Бля! Тихо! Ты это слышишь, Сеня?

– Слышу…

В этот момент земля у них под ногами мелко и часто задрожала.

– Ах ты ж бляха-муха! – вскрикнул Толик, а Сеня и вовсе стал материться, что твой старшина в армии, часто и заковыристо. А потом оба они замерли, в ужасе глядя на могильную плиту, которая вместе с разложенными на ней деньгами медленно двинулась в сторону, открывая взору товарищей тёмную-тёмную щель.

Щель расширялась небыстро, но Толик с Сеней смотрели на неё как загипнотизированные. Когда же движение плиты прекратилось, из открывшейся могилы, внутри сплошь выложенной красным старинным кирпичом, показался ветхий мертвец, сухой как мумия Тутанхамона. Мертвец с хрустом повертел головой, переводя взгляд сухих, как у вяленого леща глаз с Толика на Сеню и обратно.

– Ну что, мудаки, уставились! – прокряхтел мертвец сухим, будто прокуренным голосом древнего старца. – Долго, блядь, мне вас ещё слушать?! Достали уже, ей Богу, со своей делёжкой, козлы! А ну валите