склону, скинул рюкзак и, присев на корточки, достал из него предмет выглядевший со стороны как колбасный батон, – даже этикетка на батоне была, с надписью «Докторская».

Широкая насыпь с двумя параллельно тянущимися линиями железнодорожного полотна в этом месте круто изгибалась, так, что просматривался участок всего метров в пятьсот, а дальше насыпь как будто обрывалась и обступившая её с обеих сторон буйная весенняя зелень смыкалась, как бы превращая кусок железной дороги в длинный изогнутый «островок». Было тихо, и оттого Ивану-Дэниелу на минуту представилось будто это никакая не настоящая железная дорога – транспортная артерия всё ещё самой большой на планете страны, а муляж на каком-нибудь полигоне, или гигантская съёмочная декорация киностудии. Или, может быть, кто-то прикола ради насыпал посреди леса изогнутый рогаликом плосковерхий вал, проложил по нему рельсы и навтыкал столбов с проводами. На самом деле это, конечно же, было не так. Это был всего лишь поворот на одном из перегонов Горьковской железной дороги, по которому скоро должен был пройти эшелон в зону СВО…

Куратор обещал ему, что никто из гражданских не пострадает. А те, кто будут на эшелоне – те не в счёт, то всё «кровавые упыри и нелюди», по вине которых гибнут мужественные украинские солдаты, «сражающиеся за свою страну против захватчиков». Перебои военных поставок помогут украинцам сначала устоять, а потом и потеснить русских «орков». А там уже и разочарованные «ватники» наконец восстанут – скинут своего Путина, и «Россия будет свободной»… Так писал и говорил ему в «Телеграме» куратор, перемежая слова фотографиями и видеозаписями «свидетельств преступлений», якобы ежедневно совершаемых российскими военными. Они общались с куратором ежедневно, несколько месяцев, с того самого дня, когда он, Иван-Дэниел, вернулся в Россию. Не всякие закадычные друзья общаются так часто, как общались они. Они много говорили «за жизнь», обменивались мемами, шутили и смеялись, обсуждали разные инфоповоды. Причём куратор не стеснялся критиковать и ругать своих; он, как оказалось, знал и любил русскою литературу, музыку, кино, – в общем, был разносторонний и свой в доску человек. А ещё куратор регулярно подкидывал ему денег, маскируя переводы под покупку его многочисленных книг на том самом сайте, где обмелевший, было, ручеёк стал снова полноводным и стремился превратиться в маленькую речку.

…Акция была тщательно продумана и спланирована. Место выбрали не случайно. На повороте сошедший с рельсов эшелон гарантированно уйдёт под откос. Высота насыпи – почти три метра: бóльшая часть вагонов и платформ опрокинется, и часть груза придёт в негодность. А вокруг на несколько километров никаких дорог, – спецтехника нескоро доберётся к месту крушения…

Надев на руки грубые рабочие варежки, которые также лежали в рюкзаке, Иван-Дэниел быстро разгрёб гравий между железобетонными шпалами и аккуратно поместил батон «Докторской» под рельсом, после чего снова полез в рюкзак и извлёк из него тёмно-синий свёрток, который принялся с осторожностью разворачивать. Свёрток оказался обычным махровым полотенцем, плотно скатанным в трубку. В полотенце были завёрнуты дешёвый сотовый телефон, из которого сбоку торчал провод с пластиковым разъёмом на конце, явно не предусмотренный конструкторами, и оснащённый похожим разъёмом на таком же проводе продолговатый металлический предмет, заострённый со стороны противоположной той, из которой выходил провод. Споро замаскировав «колбасу» камнями, Иван-Дэниел с усилием воткнул в неё металлический предмет на две трети длины – содержимое батона оказалось плотным как глина – и приготовился соединить разъёмы… В этот момент откуда-то сзади прозвучал усиленный громкоговорителем басистый голос:

– Это ФСБ! Иван Воронин, вы окружены! Поднимитесь на ноги и заведите обе руки за голову. Не пытайтесь бежать и не оказывайте сопротивления. При невыполнении этих требований, по вам будет открыт огонь на поражение.

Ивана-Дэниела прошиб холодный пот, он почувствовал внезапную слабость во всём теле, а в штанах стало горячо и мокро. Вставая и выпрямляясь, он заметил, как со всех сторон к нему бегут вооружённые рослые и широкоплечие люди в камуфляже и масках.

Ночь перед Рождеством

Как-то раз в Рождественский сочельник возвращался я с вахты домой, к себе на хутор. Пока крайнюю смену сдал, пока то да сё; конька моего, Буяна, пока с конюшни забрал да в сани запряг… в ночь аккурат и выехал. Зимой-то, сами знаете, какой день короткий… А ехать мне до дому аж двадцать пять килóметров, пятнадцать из которых лесом.

В общем, погрузил я в сани гостинцы для Женьки моей – тканей разных четыре отреза, да кое-каких нужных в хозяйстве вещей, продуктов, опять же, из магазина, ну и поехал.

Когда выезжал, небо было чистое, звёздное, морозец давил градусов двенадцать, дорога наезженная, и у конька моего настроение хорошее. Он по дороге той порысил сразу. Бежит довольный как слон, радуется, хорошо ему. Настоялся в стойле. А вокруг сугробы лежат по пояс, – не сойти в сторону с дороги. Ну мне то и хорошо: захочешь, не заблудишься. Там все развилки можно по пальцам одной руки перечесть. Справа поле под снегом, слева поле, дорога прямая да ровная, хоть спи – и так пять вёрст, до самого леса. На мне шапка собачья, тулуп овчинный, штаны ватные армейские и валенки; Буян тоже под попонкой. Короче, тепло нам с конём было.

Проехал я так с полчаса, а когда до лесной опушки оставалось меньше километра, потеплело вдруг резко, да как замело… В лес когда заезжал, колею запорошило уже так, что ровная стала. Небо – что твоё молоко, ни хрена не видно, и снег хлопьями летит прямо в рожу.

Я даже засомневался тогда: стоит ли ехать дальше, или развернуть обратно, пока недалеко уехал? Пришлось бы поработать немного лопатой, чтобы место для разворота раскопать. По лесу недалеко ещё уехал. Но где-то позади вдруг волк завыл. Один. И большой такой волчара, судя по голосу, матёрый… Ну, так я тогда подумал, что волк… И тут Буян понёс, испугался. Я вожжи чуть натянул, да сказал коню пару ласковых, чтобы он ход сбавил, и достал «Сайгу», – она у меня всегда под рукой справа в вощёном ящике лежит. Думал шарахнуть разок-другой наугад, как бирюк снова голос подаст. Но бирюк молчал.

Стал я тогда по сторонам озираться: мало ли, забежит серый сбоку – ему-то что те сугробы, волчаре тому? – да и сиганёт ко мне в сани из-за ели… В общем, завертел я головой туда-сюда, и вдруг вижу: фигура промеж деревьев мелькнула… вроде как человеческая, но что-то в той фигуре было не так, а что – не пойму. Потом снова промелькнула, другая