Кто-то выходит сзади меня на поляну. Чую его желание убивать. Опускаюсь на колени и отрываю кусок мяса, оно распадается на волокна, по пальцам стекает горячий сок.

Атмосфера переменяется.

Подхватываю меч с земли, рывком разворачиваюсь на врука, который несется вперед мощными длинными прыжками. Тем же движением я разрубаю открытую грудь и горло животного, раню его прежде, чем он успевает взреветь или выпустить когти из огромных кошачьих лап.

Отпрыгиваю в сторону, наблюдая, как он по инерции движется, припадает на четвереньки, а потом врезается в вертел.

Взметаются искры, угли, камни.

Тварь издает горестный булькающий вой, и земля с содроганием принимает на себя его дюжий вес.

Он дергается и замирает, из зияющей раны хлещет черная кровь, пачкая густую зимнюю шерсть. Маслянистая жижа заливает и кабана.

Бросаю оторванный кусок мяса, слышу, как он шлепается о землю. Отвернувшись от зверя, всматриваюсь в деревья.

Из кустарника, выставив когти, выбираются два… четыре… целых семь громадных рычащих вруков. У них такая же плотная шерсть, прижатые к низко опущенным массивным головам уши, с острых ощеренных клыков капает слюна.

Вздыхаю, отставляю ногу назад и делаю ровный вдох.

Они нападают одновременно.

Глава 13

Орлейт

Просыпаюсь еще до восхода солнца, когда небо до сих пор кажется бархатным, усыпанным звездами покрывалом. Правда, мне трудно оценить его красоту, когда в череп вбиваются невидимые гвозди.

Приклеенная к кровати тяжестью собственного тела, я цокаю языком. Из меня будто выкачали всю влагу.

Если проглочу еще каплю каспуна, то могу больше не проснуться. А если останусь в постели пялиться в потолок, то буду изводить себя мыслями о том, что в Шкафу стоит мой хрустальный кубок, полный до краев напитком для Рордина, потому что я не сумела устоять.

Просто не сумела.

Пусть даже Рордина нет и он не примет подношение, я все равно его оставила – как мисочку для бродячего животного, которое так и не пришло.

Лучше всего скатиться с кровати, побегать кругами по балкону, пока не пройдет действие экзо, а потом до восхода разрисовывать камни.

Я со стоном свешиваю руку и с глухим стуком падаю на пол грудой вялых конечностей. Отдираю край ковра, поднимаю камень и, сунув ладонь в тайник, похлопываю его гладкое дно. Пустое…

– Нет. Нет-нет-нет!

Сердце подскакивает к горлу, я сую внутрь вторую руку, обшариваю эту гребаную бесплодную могилку.

Ничего нет.

Осознание запускает бурный поток воспоминаний, и я перекатываюсь на спину, кривя лицо. Массирую виски, швыряя в полоток вереницу грязных слов, и ненавижу Рордина еще чуточку сильней.

И себя в равной степени.

На одну бессмысленную секунду даже подумываю обыскать весь замок при свечах, вдруг найду свой трехгодичный запас, но прихожу к выводу, что он, скорее всего, уничтожен или спрятан в логове Рордина. Вероятнее – первое.

Сворачиваюсь клубком, дрожу…

Какая потеря.

Будь Рордин здесь, я бы отправилась прямиком к его логову, заколотила кулаком в дверь и высказала все, что думаю, в самых резких, ядовитых выражениях.

Сквозь приоткрытые глаза смотрю в окно, пытаясь найти в мерцании звезд и полумесяца хоть каплю умиротворения. Но они слишком близко – а земля слишком далеко.

Мне нужно зарыться ногами в мясистую почву, найти в ней хоть немного покоя и притвориться, что я не трещу по швам.

Просто нужно.

Встав на четвереньки, ползу к графину и выпиваю два стакана воды, затем кое-как поднимаюсь и шаркаю к деревянному столу, уставленному банками. Хватаю ту, что до краев наполнена сушеным имбирем и мятой, и набиваю ими половину рта в надежде унять боль в висках.

На данном этапе сгодится любая помощь.

Стараясь, чтобы меня не стошнило от резкого вкуса, натягиваю первые попавшиеся штаны, затем набрасываю куртку, чтобы защититься от пронизывающего меня изнутри холода. Вешаю на плечо сумку, открываю Шкаф и беру кубок за длинную, хрупкую ножку, а потом с усмешкой выливаю подкрашенное содержимое прямо на пол.

Жаль, что приходится тратить впустую такой красивый оттенок розового.

После каспуна ступеньки Каменного стебля не знают жалости. Вздрагиваю и проклинаю Рордина с Бейзом при каждом легком шаге, который отнюдь таковым не кажется. Коридоры бесконечны, Перепутье неумолимо, но я наконец выскакиваю с восточной стороны замка и набираю полную грудь свежего утреннего воздуха, встав на траву, погрузив пальцы во влажную почву.

Облегчение наступает мгновенно.

Вздыхаю, чувствуя, как расслабляются плечи, и запрокидываю голову к яркой россыпи звезд. Закрыв глаза, наслаждаюсь тишиной, которую нарушает лишь стрекотание сверчка.

Притяжение земли унимает боль, заполняет пустоту внутри меня смыслом. На этот метод я полагалась до того, как открыла для себя рецепт экзотрила, кажется, целую вечность назад.

Я уже почти не помню ту девочку.

Если б я могла хранить это чувство в бутылке и постоянно отпивать, все мои проблемы не казались бы столь тяжкими.

Бросив взгляд на стену, я вдруг понимаю, насколько близко нахожусь к найденному круглому окошку…

Очень кстати.

Крадусь к нему на цыпочках, прячась от лунного света в омутах тени, что скопились у основания стены. Пусть я не вижу существ, что снуют ночью по лесу, я знаю, что они наблюдают. Чувствую на себе их взгляды из-за Черты.

По спине будто пробегают неосязаемые пальцы, я роюсь в кустах в поисках камня, который вчера выбросила, и наконец мои губы кривит улыбка: вот он.

Отведя руку назад, я представляю лицо Рордина и бросаю камень. Взрыв стекла…

Проклятье, вышло громковато.

Медлю в ожидании, не выскочит ли из тени Бейз. Убедившись, что берег чист, я запасной банкой из сумки сбиваю остатки стекла, потом разворачиваюсь и спускаю в окошко ноги, тело и наконец повисаю на пальцах на несколько напряженных мгновений.

Готовлюсь к падению.

Приземляюсь с гулким стуком, который потрясает мой больной мозг, затем ищу в сумке свечу и спички. Зажигаю фитиль, окутывая призрачную мебель, разбросанную по комнате, ярким сиянием – и вокруг сразу оживают в танце и ползут по стенам вытянутые тени.

Ничто не съеживается. Ничто не движется, не шуршит.

Я одна.

Воздух кажется густым и тягучим, словно он был заперт здесь так долго, что без движения совсем обленился.

Откашлявшись, я на цыпочках обхожу осколки стекла и крадусь к большому силуэту, чей белый саван тут и там провисает под тяжестью пыли. Приподнимаю край простыни, заглядываю. Хмурюсь, стягиваю ее полностью и, развеивая ладонью пыль, обнаруживаю шкаф.

Нежнейшего розового оттенка, с резным рельефом в виде наброска сада.

Тяну за изящную ручку и выпускаю еще одно облако пыли, которое