– Да за что же! Я и все остальные загоню! – затараторила воодушевленная своей победой Настя.

– Загони, – кивнул Андрей. – У тебя действительно талант, с этим, как говорится, не поспоришь.

– Да лучше меня никто не мог продать неликвид или брак какой-то! – воскликнула Настя и осеклась. – Извини, я не то хотела сказать…

– Почему же «не то». Раньше за мои песенки никто и копейки не предлагал. Никто даже не подозревал об их существовании. Вернее, почти никто. А ты, Настюха, загнала их за секунду. Да еще и самому Саве. Браво! Директор!

– Знаешь что, Андрюша, – взгляд ее бирюзовых глаз вдруг приобрел неприятный болотный оттенок. – Если ты хочешь, то я буду заниматься твоими делами, коль уж назвалась директором. Но ты мне кое-что должен пообещать.

– Все что угодно, – кивнул Железнов, плеснул еще водки и поднял стакан. – За победу, директор!

– Пока я работаю с тобой, обещай мне, что ты больше не будешь запираться в сортире с проститутками. Все в ресторане, от директора до посудомойки, в курсе, как ты девицу толстую туда затащил. Эта была первая история, которую мне здесь рассказали. Как сидели вы там часа три. Потом она вышла – платье перекошено, помада размазана. И ты какой-то странный, не в себе – то ли пьяный, то ли обкуренный. Я, конечно, понимаю, что ты музыкант, натура творческая и все такое. – Она помахала перед ним пачкой купюр, как будто хотела ударить по носу.

– Это не то, о чем ты подумала, – пробормотал Андрей, которому захотелось вырвать из рук торжествующей Насти эти проклятые деньги, порвать их на мелкие кусочки и бросить ей прямо в лицо. На него накатил приступ бешенства такой силы, что он даже почувствовал в носу запах крови.

– И пить больше не надо, – не почувствовала опасности Настя. – Смотри, как покраснел – наверное, давление поднялось.

За пятнадцать лет их совместной жизни Настя так и не научилась чувствовать опасность. Она никогда и никого не боялась. Многие считали Настю Железнову женщиной деловой, но не чуткой. Действительно, Настя не брезговала никакими средствами для достижения цели. Поэтому Андрей всегда с удовольствием предоставлял ей возможность делать самую неприятную часть работы – торговаться с артистами, продавая им песни, ругаться с владельцами студий. А когда у Андрея Железнова появились собственные продюсерские проекты и одна из лучших в стране музыкальных студий, то именно Настя взяла на себя решение всех «нетворческих» вопросов – кому из девушек можно рожать, а кого пора выгнать, так сказать, в связи с потерей товарного вида, или, например, что делать с талантливым, но сильно пьющим музыкантом. Настя Железнова любила мужа и с радостью была для него и опорой, и помощницей, и другом. Она согласилась бы стать даже преступницей, если бы он об этом ее попросил. Настя никогда не говорила Андрею о своих чувствах. Но ей было даже странно представить, что когда-то она его не знала. Вся ее жизнь до встречи с Андреем казалась Насте размытой и бесполезной. Наверное, именно поэтому их брак, внешне похожий на деловое партнерство, был так успешен.

Но ничего этого могло бы и не быть. И никто не знал бы композитора Андрея Железнова, исполнять песни которого сейчас мечтают все звезды первой величины, если бы тогда, пятнадцать лет назад, он сделал то, что хотел, – порвал на мелкие клочки денежные купюры, полученные за «Лялины песни», и бросил их в лицо торжествующей Насте. Андрей уже протянул руку, чтобы взять деньги, но неожиданно в гримерную ввалился Савелий Ленский. На этот раз он был наряжен, как и положено поп-идолу, в пух и перья. Его белый атласный костюм, украшенный золотистой тесьмой, чудесно гармонировал с осветленными волосами.

– Андрюха, за это дело надо выпить! – Сава, как фокусник, достал из кармана пиджака плоскую бутылку с коньяком. – Рад, искренне рад, что познакомился с тобой.

– И я рад.

– Ага, ага, – закивал Ленский так часто, что Андрей не удивился бы, если бы популярный певец в свойственной ему манере вдруг начал так же ритмично стучать бутылкой по столу. И в конце концов, расколотил бы ее вдребезги.

– Сава, дай бутылку, разобьешь. А коньяк-то хороший. Жаль будет.

– Хороший, конечно, хороший, – начал причмокивать от предвкушаемого удовольствия певец. – Вот, держи. Как говорится, по-братски – сначала ты хлебни, потом я. А у меня, вообще, всегда все самое лучшее. И коньяк, и девушки, и песни. Я и тебе настоятельно советую так жить. А по-другому зачем же? Смысла не вижу.

– Как получится, Сава, как получится… – улыбнулся Железнов и отхлебнул из бутылки довольно много, не обращая внимания на неодобрительный взгляд Насти.

Все это было неважно. И деньги тоже были сущим пустяком. Важным было лишь только то, что сердечная боль к Андрею Железнову так и не вернулась. И, судя по всему, она покинула его навсегда.

Глава 4

Особняк, с недавних пор принадлежащий известному продюсеру и композитору Андрею Железнову, выглядел недружелюбно. Он был выкрашен в тусклый серый цвет, холод которого лишь усиливали темно-синие переплеты окон и такого же оттенка широкая входная дверь. Привлекательно выглядела лишь охранявшая покой дома черная кованая ограда из причудливых завитков, диковинных цветов и тонких листьев. У Мишель с первого взгляда возникло ощущение, что дом и ограждение совершенно не подходят друг другу, – как говорят в таких случаях дизайнеры, «не дружат».

Мишель медленно шла к высокому крыльцу по выложенной старой немецкой брусчаткой дорожке и размышляла о том, кому же пришло в голову сыграть с домом такую злую шутку? Кто почти надругался над ним, превратил в серое огромное чудовище и спрятал за ажурным забором? Чтобы найти ответ на свой вопрос, она попробовала восстановить хронологию событий.

Итак, сначала для постройки дома выбрали отличное место – немного на возвышении, но надежно защищенное от ветра соснами, частью которых, скорее всего, в процессе строительства пришлось пожертвовать. А иначе как можно было разместить в лесном массиве фундамент площадью более трехсот квадратных метров?

Затем дом начал расти ввысь. Сначала первый этаж – с окнами-арками, зимним садом, затем второй – с прекрасным балконом, на котором, видимо, теплыми летними вечерами планировали пить чай. Потом – мансардная часть, тоже высокая, чтобы можно было ходить в полный рост.

Судя по огромным оконным проемам, дом хотели сделать светлым, радостным и открытым. Но на каком же этапе произошло то, что потом исправить стало практически невозможно? Когда этот дом бесповоротно и окончательно разлюбили? А потому наспех плеснули на уже возведенные стены много серой краски, кое-как ее растерли, а затем вставили первые попавшиеся под руку окна и двери.

Но почему люди для уже нелюбимого дома решили выбрать именно такую решетку – вычурную и слишком декоративную? Как насмешку? Как последнее «прости»? А потом Мишель осенило. Ограда – не финальный аккорд, а точка отсчета. Его сделали в самом начале строительства, когда до краев еще были полны восторга, эйфории, надежд и планов – всего того, чего всегда так много в самом начале взаимной любви. «Бедный дом», – вздохнула Мишель и посмотрела на дорожку. Под ногами у нее были даже не знаки остывшей любви – она шагала по следам мародерства. Темно-серые, почти черные прямоугольные камни чуть поблескивали то ли от влажности, щедро разлитой в воздухе, то ли от того, что их тщательно вымыли водой из шланга. А может быть, камни роняли слезы – скупо, не на показ. Именно так обычно плачут сильные мужчины.