Тут же в кабинке обрушился водопад, и «по звуку» стало совсем чудесно – пели скрипки, журчала вода. А вот по картинке – жутко. Испуганные, а потому такие некрасивые мужчина и женщина, втиснувшись в маленькую кабинку, вели тихий разговор. И он потребовал от них так много сил, что они даже вспотели. А еще у мужчины были красные от слез глаза.

– Андрюша, шубу возвращать или нет? Хорошая, кстати, шуба.

– Носи, – разрешил Железнов. – Где и в котором часу ее хоронить будут?

– Ты что, он же наверняка ее убил, мало ли что там менты за деньги написали, – зашептала Элла и даже зачем-то стала гладить его по щеке. – Не ходи, Андрюшка. Ты такой красавчик у нас. Все девчонки в тебя влюблены.

Андрей не убирал ее рук от своего лица. Ему не было ни противно, ни приятно. Ему было никак. Он хотел было сказать Элле, что если кто и убил Лялю, так это они оба – он, Андрей Железнов, и этот Князь. Андрей только сейчас заметил сходство в их именах. Как насмешка судьбы, как заранее данный знак – два сильных «металлических» парня и одна хрупкая девушка. По законам жанра один мужчина должен уйти – тот, кто даст слабину. Но все получилось не по правилам. Исчезла «девушка цвета шампанского». Девушка без прошлого и, как выяснилось, без будущего.

– Я пойду, – уверенно произнес Андрей и повторил: – Скажи только, в котором часу.

Элка не посмела ослушаться и сказала все, что знала. А потом прижалась к нему еще сильнее и, глядя с восхищением, прошептала:

– Андрюша, не ходи. Тебе что, жить надоело?

– Знаешь, Элка, если честно, то да. По крайней мере сейчас. Даже больше скажу – мне омерзительно сейчас стало жить. Но надо привыкать. Ничего не поделаешь.

И наверное, чтобы усилить это чувство отвращения к себе, Андрей охотно ответил на призыв Эллы и прикоснулся к ее ярко-красным губам.

Они целовались долго и как-то отчаянно. Ведь в этих поцелуях они искали не удовольствие, а спасительное лекарство от страха. А разве есть лучшее обезболивающее средство, чем случайная нежность? А еще это были прощальные поцелуи. Ведь Элла и Андрей больше никогда не встречались. По крайней мере, в этих ролях – начинающего композитора и девушки по вызову. Когда они случайно увидят друг друга через много лет, то все в их жизни будет совсем по-другому.

Князь оказался невысоким субтильным парнем лет двадцати семи в белом, почти до пят пальто. Он стоял в окружении крепких парней, как по уставу одетых в черные куртки из толстой дешевой кожи, и на фоне их широких спин казался даже подростком. Князь, видимо, плакал, потому что плечи его вздрагивали – правда, слишком часто, как будто ему при этом было еще и очень холодно. Товарищи, прижавшись с двух сторон «кожаными» плечами, поддерживали его, как могли. Особенно сильно они сжали его в тот момент, когда гроб, обтянутый светло-бежевым шелком, начали опускать в могилу.

Андрей присел на заснеженную скамеечку возле чужой могилы. Он так старательно делал вид, что не имеет никакого отношения к происходящему от него буквально в нескольких метрах, что за последние десять минут совершенно выбился из сил. Он даже плакать не мог. Все слезы как будто замерзли. Нет, не сегодня, а еще вчера, когда он сидел в своей крохотной комнате и пытался найти хоть какие-то следы пребывания в ней Ляли. И с удивлением понял, что следов нет – даже самых пустяковых. Ну, например, случайно забытого тюбика губной помады или шелкового шарфа. Ну хотя бы что-то! Что дало бы ему силы жить дальше, потому что убедило бы, что все происшедшее между ним и Лялей не было плодом его воображения. Что все действительно происходило наяву – их встречи, ее танцы, ее любовь. «Как же так?» – не мог понять Железнов, почти допивая бутылку виски. – Ведь обычно женщина, проведя в доме мужчины всего пару ночей, оставляет следы, по которым можно безошибочно узнать, что она была здесь. А в случае с Лялей – ничего. Хоть тресни!» Неуверенно Андрей снова начал обходить всю квартирку. Заглянул в шкаф, под кровать. «Господи, я, наверное, схожу с ума», – пробормотал он, но не прервал свои поиски. Пошатываясь, Андрей зашел на кухню и открыл шкафчик под раковиной. Там стояла пустая бутылка из-под шампанского.

– Вот и все, – прошептал Железнов. – Больше ничего нет.

Именно в этот момент в нем и замерзли все слезы. И когда на следующий день он приехал на кладбище, то ничего не изменилось. На сердце по-прежнему лежала ледяная глыба.

А Князь рыдал как ребенок. Его детские всхлипывания стали еще пронзительнее и громче, когда ребята в серых ватниках начали привычными уверенными движениями бросать лопатами землю. Стук, с которым замерзшие комья падали на обтянутый шелком гроб, словно выбивал ритм, помогающий Князу плакать почти музыкально. Именно поэтому Андрею в какой-то момент даже показалось, что Князь поет, а не рыдает. Правда, песня его звучала жутковато и временами становилась похожа на вой – особенно в тот момент, когда выросший всего за несколько минут холм суровые парни начали деловито засыпать розами редкого бледно-кремового оттенка. Цветов было очень много. Но выглядели они так, будто росли не в оранжерее, а в бескрайнем поле. И чтобы привезти их на кладбище в таком огромном количестве, даже не пришлось срезать каждый цветок по отдельности. Их просто скосили как траву. А потом привезли сюда, чтобы с помощью «одеяла из роз» надежно скрыть и черную мерзлую землю, и потерянную любовь, и предательство, и, может быть, даже преступление.

– Гад! Сволочь! – ругался беззвучно Железнов.

И даже сам не понимал, кого он имеет в виду. Но Князь, как будто услышав его проклятия, вдруг упал на колени перед засыпанной цветами могилой и уткнулся головой в розы. Видимо, он не боялся поранить лицо о шипы. О чем Князь в это время думал, Андрей конечно же не мог знать наверняка. Но он почему-то был уверен, что почти дословно может пересказать внутренний монолог, который сейчас произносит Князь: «Прости меня, Ляля, прости за то, что я любил тебя. Прости за то, что я же и убил тебя…» Нет, Андрей Железнов не обладал никакими особенными способностями читать мысли на расстоянии – просто именно в эту минуту, сидя на скамейке возле чужой могилы, он произносил примерно такой же текст: «Прости меня, Ляля! Прости за то, что я не удержал тебя. Прости за то, что я так быстро и так неожиданно потерял тебя. За то, что любил не так, как должен был».

Князь вдруг решительно поднялся с колен и пошел, не оглядываясь. Его свите пришлось бежать за ним чуть ли не вприпрыжку. Выйдя за ворота кладбища, Князь машинально бросил несколько купюр в потрепанную меховую шапку, протянутую обветренной рукой профессионального нищего, который никак не отреагировал на слишком щедрое подаяние. Наоборот, на его еще молодом, но уже стертом алкоголем лице появилось снисходительное выражение – мол, сколько же надо было успеть нагрешить, чтобы сейчас откупаться такими суммами? Но Князь, даже не взглянув на нищего, таким же быстрым шагом направился к сияющему черными траурными боками автомобилю.

Андрей, стараясь идти вслед незамеченным, вдруг поймал себя на мысли, что было бы справедливо, если бы сейчас этот дорогой и пафосный автомобиль, напоминающий гроб, выезжая, вдруг не вписался в поворот и перевернулся, сминая своими сильными металлическими боками тех, кто сидит внутри. «А какое наказание, Андрей, ты придумал для себя?» – спросил себя Железнов. И не нашел ответа. Андрей распрямил плечи и решительно двинулся к Князю и его компании. Не дойдя до них буквально пару шагов, он поднял глаза и неожиданно почувствовал себя так, как будто на него вылили тонны ледяной воды. Князь смотрел на Железнова спокойно и равнодушно. Как на предмет. А потом отвел взгляд. Андрею стало по-настоящему страшно. Трудно, даже невозможно было поверить в то, что человек с такими безжалостными светло-серыми глазами всего несколько минут назад плакал как дитя. Впрочем, Князь Серебряный и был ребенком – жестоким, безжалостным, живущим по законам детской игры в войну, первое правило которой гласит: «Предатель должен умереть».