Вот как описывал стрельбу по о. Карлос писатель А. С. Новиков–Прибой, который, по его словам, 24 июля находился на мостике «Минина» с заданием следить за падением снарядов и отмечать в тетради их недолеты, перелеты и попадания: «…На мостике было тесно. Помимо прибывших гостей, здесь присутствовали командир судна (капитан 1–го ранга Н. К. Бергшрессер. — В. Г.) и адмирал Рожественский со своим штабом…

…Николай был в форме немецкого адмирала. Вильгельм, наоборот, нарядился в форму русского адмирала с голубой андреевской лентой…

…Рожественский, казалось, не замечал ни царя, ни кайзера и только напряженно следил за своими кораблями. Иногда покрикивал:

— Чаще стрелять!

А когда заметил, что одно судно сделало какую‑то ошибку, то, по обыкновению, рассердился и, не стесняясь присутствием высочайших особ, выбросил за борт бинокль. Капитан 1–го ранга Клапье де Колонг подал ему свой. Царь, заметив это, улыбнулся…

По окончании маневров и стрельбы Вильгельм, поздравляя своего коллегу, сказал:

— Я был бы счастлив, если бы у меня во флоте были такие талантливые адмиралы, как ваш Рожественский.

Это он говорил при Тирпице, который находился здесь же. Конечно, Вильгельм хитрил, но Николай поверил ему, и дорожа его мнением, счастливо заулыбался. Он сначала расцеловал… великого князя Алексея Александровича, а потом — Рожественского. Адмирал, в порыве высокоподданнческих чувств, нагнулся, схватил царскую руку и крепко прильнул к ней губами, но тут же выпрямился и, желая усилить произведенное впечатление на коронованного повелителя, твердо заявил:

— Вот бы когда нам повоевать, Ваше Императорское Величество»[50].

Оставляя за писателем право на фактические неточности и художественный вымысел, мы должны согласиться с ним в главном Император Николай II, который, как известно, не отличался ярко выраженной способностью разбираться в людях, составил о Зиновии Петровиче самое лестное мнение. Об этом вспоминал и апологет адмирала В. А. Штенгер, тогда полковник, многолетний сотрудник ГМШ и знаток многих закулисных дел Морского ведомства, в канцеляриях которого он достиг генеральского чина. «После ряда блестящих смотров и стрельб, Вильгельм, внешне очарованный всем виденным, сердечно распрощался и ушел на своей яхте из Ревеля. После этого Государь Император со свитой отправился к Адмиралу на «Минин», горячо благодарил его в присутствии выстроенных во фронт офицеров и команды и поздравил с зачислением в Свою Свиту. Зиновий Петрович, видимо, был очень взволнован и тут у него вырвались такие задушевные, теплые слова на тему о том, «что не он заслужил милость царя, а его сотрудники и команда,» что все были глубоко растроганы»[51].

«Монаршее благоволение» и особенно зачисление в свиту (объявлены именно 26 июля 1902 г.) являлись редкими отличиями для лиц всех чинов и ведомств, не обремененных унаследованной от предков особой близостью ко двору императора Можно сказать, что зачисление в свиту означало для Зиновия Петровича переход в высшую (или близкую к ней) категорию подданных императора, наградой, несравнимой с полученными в 1901 г. «высочайшей благодарностью» за «отличное выполнение высадки войск близ Бьерке» и орденом Св. Станислава 1–й степени, полагавшимся не только за заслуги, но и по чину. Германский император Вильгельм II, который, как известно, при расставании в Ревеле приветствовал «адмирала Тихого океана» (Николая II), также не оставил Рожественского своей милостью: Зиновий Петрович (в числе прочих высших офицеров) был пожалован прусским орденом Короны 1–й степени.

Свидание двух императоров в июле 1902 г. на Ревельском рейде до сих пор производит неоднозначное впечатление. С одной стороны, Николай II, довольно скептически (в душе) относившийся к своему «старшему коллеге» Вильгельму II, внешне казался подчиненным влиянию последнего (по мнению многих — провокатора войны с Японией). Надо также иметь в виду, что все проявления русско–германской «дружбы» имели место на фоне русско–французского союзного договора, который к тому времени существовал уже целое десятилетие и определил главное направление военного строительства в России (подготовку армии к войне с Германией и Австро–Венгрией). С другой стороны, у Николая II под влиянием устроенного на его глазах чисто показного мероприятия сложилось неверное представление о мощи своего флота и способностях его руководителей. Действительно, как указывалось в приказе по Морскому ведомству, император отметил «образцовый порядок, полное знание чинами своих обязанностей и соизволил обратить особое внимание на отличную меткость стрельбы из орудий при выполнении судами отряда сложных маневрирований». Развивая мысли приказа о блестяще выдержанном на Ревельском рейде «экзамене боевого дела», газета «Кронштадтский вестник» с гордостью писала: «Искусное маневрирование судов и меткая действительная стрельба наглядно доказали, что русские моряки находятся на высокой степени современного военного образования»[52].

Несомненно, что июльское «шоу» 1902 г., организованное Рожественским при участии, по долгу службы, своих подчиненных и (по сложившемуся обычаю) генерал–адмирала и управляющего министерством, носило чисто показной характер.

Оптимизм официальной печати по поводу ревельского «экзамена боевого дела» оказался, мягко говоря, преувеличенным. Обстановка заранее подготовленных маневров была настолько далека от возможных боевых условий начала XX века, как и сама организация Учебно–артиллерийского отряда от обоснованных тактических требований Германские высшие офицеры, очевидно, не без удовлетворения заметили, что Российский флот на Балтике не имеет полноценной боевой эскадры с отрядами броненосцев, быстроходных крейсеров и современных эскадренных миноносцев.

Правда, меткая стрельба и уровень выучки экипажей произвели известное впечатление за границей Но эти экипажи, как известно, отнюдь не являлись величиной постоянной. Развитие разнообразных систем артиллерийских орудий уже давно требовало специализации учеников–комендоров хотя бы по их калибрам и установкам. В сочетании с созданием учебных башен на берегу (как, например, было сделано в 60–х гг. XIX в.) специализация могла ускорить подготовку артиллеристов и освободить сравнительно новые корабли для боевых эскадр. На кораблях таких эскадр совершенствовалась бы и квалификация специалистов, в огромном числе занятых в различных учебных отрядах. Необходимость радикального сокращения последних уже в начале XX в. хорошо понимал С. О. Макаров, предлагавший сэкономить средства для развития будущего боевого флота за счет получивших чрезмерное развитие учебных подразделений.

Став контр–адмиралом (IV класс исправленной петровской Табели о рангах), Рожественский приумножил свое скептическое отношение к старшим по службе. Так, знакомясь с материалами «Комиссии по организации береговой обороны государства», он не постеснялся оставить на полях такие прямолинейные и даже ядовитые ремарки, как «Анахронизм», «Младенцы», «Нечего огород гнилью городить», «Запасы на период одной навигации представляются им вещью немыслимой! А на железные дороги какое презрение у государственных людей!», «…Не имеется ли в виду подождать с организацией Либавской обороны до обнаружения намерений атакующею неприятеля?» и т. п.