мерно, насколько это возможно, вышагивать. — Почему не совпадает, в чём секрет?

Братья, недоумевающе смотрят, как я вслепую уворачиваюсь от низко растущей ветки и, не найдя что сказать, отвечают вопросом на вопрос — Что не совпадает?

— То тебя уже нету, то меня ещё нет… Я сегодня словно между двух огней… или на краю обрыва, если быть точней, — успев остановится на самой границы склона, я предательски качнулся вперед и, чувствуя, как земля уходит из под ног, начинаю кубарем катится вниз.

Перевернувшись через голову, больно саданувшись жопой о корягу, начинаю осторожно соскальзывать по желтому песочку к ручейку.

В самом конце спуска, огибаю искариотски торчащий в мою сторону сучок давно упавшего и мешающего потоку дерева, падаю мордой в воду. Обрадовавшись такому благоприятному стечению обстоятельств, встав на четвереньки, начинаю пить без рук, губами втягивая в себя жидкость.

Напившись, скидываю с себя рюкзак и, порывшись в нем, достаю мыло, — мыло не мило, коли лицо твоё гнило…

Сдержав порыв безумного смеха, скидываю с себя одежду и начинаю яростно тереть кусок давно сваренного мыла об свою кожу… Помогая камнем.

Сначала лицо в кровь, потом руки в кровь, потом ноги в кровь, потом кровь в кровь, потом кору в мыло. Кору? Ах да, в овраге два соседа, ручеек да полено.

Прихвостни, тихо матерясь и громко охуевая от такого зрелища, шептали:

— Рано мы обрадовались. Он свихнулся окончательно.

— Про ощейнихки хоть с-забыл.

Я краем уха услышал их разговор, — да что вы понимаете! Мыло черно, да моет бело!

— Мылос-с-сектант, — заключили братья.

— Да! — кинул окровавленный кусок мыла с ошметками кожи в их сторону. — Обявляю вас первосвященниками только что образованной церкви Мыла! Да здравствует Мылоцерковь! Да здравствую я!

Немного посидев в воде, подумав о сказанном, кряхтя переполз на дерево и крикнул:

— Чарка вина не убавит ума! Неси вино на вот это бревно! — рукой стукнул об древесную труху.

Подойдя к краю обрыва, Тугарин демонстративно разводит лапы и говорит: — Вин-на больж-жше нет, ты пос-следные выпил. Лучше вылез-сай, пора и чезсть иметь…

Еле слышно, чуть дыша, Алеша добавляет: — Брат мой, кто её только не имеет.

— Честь поесть. Но и честь — не есть… Сытым не будешь, пока вода студит, а человек блудит, — продолжил я на своей волне.

Тяжело вздохнув, Тугарин сел и сказал брату: — Мы зсдесь надолго. Разводи козстер.

Алеша сел рядом, — так огниво у Энеральда. Будь добр спустись и забери его.

— Кто добр, тому бобр. А кто не добр, от того и выдра бежит… Идите сюда кракозябры. Мыться будем!

От моей безумной улыбки “от уха до уха” передернуло всех, даже меня, — чё смотрите как на ежа? Лучше как дурак лыбиться, чем на дыбе дыбиться!

— Не, Энеральд, давай мы поесть сготовим.

— А вы знали, что ёж — птица гордая? Не пнёшь — не полетит. Ха-ха-ха… — неудержимо захохотал я.

— Да вы че!? Смотрите на меня! — обвёл руками кровавое месиво под названием “мое богатырское тело” и вернулся к начатому: — Был уродец, а стал новгородец!

— Да, мы видим, видим. И мы хотим есть. Кинь нам огниво, а?

— Как хотите, так и расхотите, а коли не хочешь, так захочешь! Идите сюды! — Я достал из рюкзака оставшийся порошок ивы, затолкал его в пустой кувшин и залил водой, — а пока. Мертвец сказал: “Хороша!” и заснул не дыша. Хэ-гэ-гэ. — Залпом всё опрокидываю и сваливаюсь в ручей. Тем временем, мои тараканы уходят спать, подсчитывая потери.

— Ты с-смары, все выш-щло не так уж и плокхо, — Тугарин посмотрел на Алешу, — что стоишщь? Ыды поднимай егхо, пока не закхлебнулся.

Наутро следующего дня, глядя прямо в мертвые глаза медведя, голову которого тащил на себе Алеша, мне вспомнились слова деда: “Пиздец у каждого свой. Важнее всего не сдаваться, когда он случиться с тобой!”.

Через неделю очухавшись, именно под таким девизом я уговаривал Тугарина обучить меня местному языку.

— Тугариничек, — сев рядом, максимально дружелюбно и заискивающе я обратился к разорившемуся на шкуре, под деревом возле костра, прихвостню — научи своему языку. Я прилежный ученик! Я…

— Тц, — цокнув, перебил меня Тугарин — Какой жи ты шживучий, быстро отощел… Будэшь и дальше поговоркхами говорить?

— Ты чего? Нет конечно… Научи, а? Век должен буду, не забуду.

— Знал зже я, чшто так и будет. Ну и кхакому языкху ты хочеш-шь овладеть? Только не прос-си научить одному из древникх. Они слищком сложны будудт для тебя.

От такого быстрого согласия я немного опешил. Чуть поразмыслив сказал:

— Научи, сначала, самому распространенному языку в ближайших землях. Кстати, ты стал немного по другому разговаривать…

— Такх времени немало прош-шло…

Тем временем Алеша незаметно подошел сзади, обошел и кинул недалеко от меня тушку какой-то птицы, — это можно, но ты лучше продолжай рыть яму, воды у нас мало осталось из-за твоего… Сушняка. — Он намеренно выделил последнее слово. — Сначала доберись до воды в земле, Тугарин ощипай эту птичку. Обучение начнем попозже, а я пока приготовлю ночлег поудобней. Ночь будет долгой. Как и все… последующие.

— Да, мне как-то все равно, знаешь ли, я не заметил, как прожил где-то сотню лет. Сотню! Вам двоим по семьдесят! Кто знает, сколько я без вас прожил… Так что, долгие ночи — это даже хорошо… Не сойду же я из-за этого с ума… Хга-ха.

— Ты пережил пагубное воздействие сока Матерь-Ивы, при этом не наделённый даром Кощея, — Алёша подошёл и похлопал по плечу, тем самым выказал почтение.

— Может и так… Отходнят от неё был такой себе…

— Да не, я не про это, — смутился вампал.

— И что с ней не так? — вопросил я.

Алеша, сделав место для ночлега из хвороста и шкур, подсел ко мне и начал свой рассказ:

— Есть легенда, что Матерь-Иву посадила сама Морана, жена Кощея, Богиня зимы и смерти, царица ночи. Матерь-Ива высасывает жизнь из всех, кто рядом с ней, поэтому нет ни одного насекомого, и животные боятся подходить слишком близко, она безопасна лишь для тех, уто наделён даром Кощея, как я и мой брат. Посажена же она для того, чтобы в далёком будущем дерево принесло плоды, а Морана их собрала, и когда она полакомится плодами, тогда наступит вечная зима. Явь, мир земной, наш мир, и Навь, обитель Мораны и Кощея, подземный мир, сольются воедино. Скорее всего, ты первый кто это дерево нашёл, или же первый, кто выжил после его нахождения. Так или иначе, когда я был маленьким, я думал, что это просто легенда. А потом,