– Дорога мимо башни идет в Читрал и дальше, к северной границе Индии. В конце дороги находится форт Читрал, охраняемый гарнизоном, состоящим из двух батальонов, одной саперной роты и двух горных орудий. Главная задача малакандской армии – удержать проход, чтобы в соответствии с «политикой продвижения вперед» дорога на Читрал была всегда открытой.

– А какова обстановка? – спросил Джилрой. – Я слышал, что высоко в горах собираются тысячи туземцев-фанатиков, что они готовы на нас напасть.

– Мне кажется, что эти слухи явно преувеличены. Редкие набеги воинственных туземцев пока что не возмущают нашего спокойствия. Откровенно говоря, револьверы, которые, в соответствии с предписанием, все лица, покидавшие лагерь, должны были иметь при себе, либо не заряжены, либо доверяются туземным конюхам. А это говорит о многом…

И все-таки слухи и сообщения о брожении в высокогорной долине Верхний Сват, по сообщениям агентов, выполняющих задания командования гарнизона, имели под собой веские основания. Офицеры периодически получали от своих людей предупреждения о том, что надвигаются тревожные события. Полковник О’Нейл, к которому стекалась вся информация по обстановке в Малакандской долине и ее окрестностях, с большим беспокойством следил за стремительным ростом популярности исламских фанатиков среди туземцев. Он, конечно же, не хотел прослыть паникером в гарнизоне, где всегда существовала опасность нападения воинственных горцев. Но зная, что вождь фанатиков – «Безумный Факир», призывающий горцев к священной войне против неверных, своими воинственными речами и делами с каждым днем увеличивает число сторонников, он рекомендовал офицерам как можно быстрее отправить свои семьи в Ноушеру, выделив для этой цели повозки и охрану. Только увидев, как за воротами форта мелькнул последний женский чепец, он с облегчением вздохнул. Теперь можно было приступать ко второй части продуманного им бессонными ночами плана, согласно которому в самое ближайшее время необходимо было усилить близлежащие форты, укрепить оборонительные сооружения. Все работы в гарнизоне проходили ночью, чтобы противник, имевший во всех близлежащих селениях свои глаза и уши, не догадался о том, что английские войска, опасаясь нападения горцев, интенсивно готовятся к обороне.

Продолжительная служба в Индии давала седовласому полковнику не только чины и награды, но и знание нравов и обычаев туземцев, которые всегда и во всем уважительно относились только к силе. Поэтому в фортах словно ничего и не происходило, а напротив, создавалась видимость спокойной и беззаботной жизни. Вот это-то спокойствие сильного противника пока что сдерживало горцев от внезапного нападения.

Однажды на базаре в Малаканде оборванец-дервиш начал открыто призывать жителей долины к борьбе с неверными. Он во всеуслышание повторял воззвания «Безумного Факира» о том, что Великий день Ислама уже не за горами, что могучий герой восстал, чтобы повести своих приверженцев против неверных, в результате чего англичане будут сметены и к новолунию ни одного неверного в горах не останется.

Так уж исстари повелось, что базар на Востоке – это не только место торгов, но и «узун – кулак» – длинное ухо, где при необходимости можно узнать все, что творится не только в Индии и Афганистане, но и в далекой России. Отсюда слухи со скоростью караванов распространяются по всем, даже самым отдаленным и высокогорным селениям.

На следующий день на малакандском базаре было особенно многолюдно. Народ приходил издалека, чтобы послушать последние новости. В толпе сновали оборванные мальчишки, перебегая стайкой от одного духана к другому, от одной группы покупателей к другой, предлагая свои мелкие услуги: погрузить на пони товары или разгрузить их. Взрослые отмахивались от них, как от назойливой мошкары, потому что были слишком озабочены тревожными вестями, носящимися в воздухе.

– В долину направляются войска какого-то «Бесноватого Факира», – взобравшись на тюки с хлопком, делился последней новостью толстобрюхий купец, прибывший с караваном из Равалпинди. – Этот сын шакала и гиены решил взорвать мирную жизнь горцев и вместо торговли возродить грабежи. Он взбунтовал приграничные племена и сам возглавил этих голодранцев…

– Люди! Не слушайте этого купчишку. Недаром старики говорят: «Что может понимать буйвол в аромате цветов?» Так и этот купец наслушался разных слухов, а сути-то и не знает, – с трудом протиснулся к арбе худосочный мулла, увенчанный белоснежной чалмой хаджи. – Не верьте выдумкам этого недалекого человека! Армию, выступившую против неверных, возглавляет человек знатного рода, святой по прозвищу Факир. Верьте мне, люди, ибо сказано в Коране: «И не облекайте истину ложью, чтобы скрыть истину, в то время как вы знаете…»

Однако спор на этом не затих, а лишь принял более эмоциональное состояние. Одни больше верили купцу, другие – служителю Аллаха.

В это же время в прибазарной мечети собрались муллы, улемы[3], умудренные жизнью богословы из окрестных мест. Сошлись тайно, стараясь не вызвать подозрения у британских соглядатаев. Оставив свои дела и заботы, они пришли в мечеть, чтобы выслушать обращение мулл и улемов к истинным мусульманам Малаканда.

Из-за минбара – трибуны, откуда в часы молитвы к прихожанам обычно обращался мулла мечети, перед собравшимися показалось благообразное, худое, до черноты загоревшее лицо улема, пришедшего пешком из Читрала. Он даже не успел стряхнуть с некогда белоснежной чалмы пыль. Серая пыль горных дорог покрывала и его халат. Как только он поднял руку, призывая к тишине, пыльное облако покрыло минбар.

– Во имя Аллаха Всемилостивейшего и Милосердного! – тонким, надрывным голосом начал он свою обличительную речь. – Правоверные, мы не можем больше терпеть насилия кафиров[4] – британцев, которые хотят насадить в наших горах и долинах свою веру и законы, противные велениям Корана…

Богослов, как опытный оратор, выдержал продолжительную паузу. Наступила мертвая тишина, и лишь через минуту-две под сводами мечети начали раздаваться одобрительные крики.

Ободренный соратниками, улем продолжал:

– Англичане захватывают наши лучшие земли и обкладывают невыносимыми налогами, закрывают мечети и богословские школы.

С кафедры на благодатную почву сыпались все новые и новые проклятия, вслед за которыми улем как можно громче выкрикивал имена священнослужителей, казненных, посаженных в тюрьмы, преданных позору англичанами в ходе усмирения довольно частых в горных княжествах восстаний.

В подтверждение слов ученого богослова, священнослужители то и дело выкрикивали свои обиды, перечисляли те притеснения, на которые обрекли их британцы. Некоторые муллы, возбуждая себя истеричными воплями и бормоча молитвы, кружили в священном экстазе по залу, психологически воздействуя на остальных.

От проникновенных и правдивых слов, проклятий и призывов священнослужителей волнение в стенах мечети достигло своего наивысшего накала. Казалось, открой сейчас дверь, и толпа, опьяненная призывами улема и других священнослужителей, с голыми руками ринется на приступ британского форта.

Возникший в мечети шум, крики, вой вошедших в экстаз божьих слуг нисколько не мешали оратору поносить все, что касалось западной цивилизации. Он