— Сестра так сестра, как скажешь, мамочка, но если ты велишь мне ее поцеловать, я подожду, пока она умоется.

Слыша такие речи, Филиппина, которая только теперь смогла перевести дух, за рукав втянула девочку в карету, уложила на диванчик и, несмотря на энергичные протесты, щекотала до тех пор, пока та, извиваясь от смеха, не попросила пощады. Но стоило Филиппине ее отпустить, как в следующее же мгновение Клолин набросилась на нее, горя жаждой мести. Глазам подошедшем к карете кормилицы предстала умилительная сцена: сестры тискают и щекочут друг друга, и их хохоту вторит смех госпожи Сидонии, сира Дюма, охранников и возницы.

— Клодин, как вы себя ведете! — возмутилась Мари, кормилица юной мадемуазель де Сассенаж.

— Пускай как следует познакомятся, — сказала Сидония, выбираясь из кареты.

— И все же… В ее возрасте…

Ей ведь всего семь, Мapи…

— Я говорю не о мадемуазель Клодини, мадам…

Сидония расхохоталась еще громче. Увидев в лечебнице поблекшую Филиппину, она испугалась, что природная веселость не скоро к ней вернется. Но разве объяснишь кормилице, что эта детская возня отогревает девушке душу, а ей, Сидонии, наплевать на соблюдение приличий, как, впрочем, почти всегда?

— Добро пожаловать! — поприветствовала хозяйку Марта.

При виде горничной к Сидонии вернулась серьезность.

— Мои приказы исполнены?

— Я лично за этим проследила, — кивнула Марта.

— Я могу быть свободен? — спросил у госпожи сир Дюма, который отпустил своих людей, как только они въехали во двор замка. Поводья своей лошади он только что передал конюху.

Сидония кивнула. Она отпустила и кучера, видя, что Клодин, нарезвившись от души и растрепанная донельзя, выскочила из кареты, преследуемая по пятам Филиппиной, глаза которой сияли от счастья.

В ответ на негодующее восклицание Мари серебристый голосок девочки пропел:

— Вот посмотрите, мамочка, такая сестра не придется по вкусу мсье кюре!

Высказав столь глубокомысленное замечание, Клодин согласилась последовать за кормилицей, без конца повторяющей, что своим поведением воспитанница сведет ее с ума и, без сомнения, пожалеет об этом. Слова ее возымели на девочку немедленный эффект: она обернулась и многообещающе подмигнула старшей сестре.

Филиппина помахала ей в ответ, однако рука девушки опустилась, стоило ей увидеть рядом с Сидонией Марту. Она видела горничную кузины и раньше и теперь пожалела, что Сидония все-таки оставила ее при себе. И дело было вовсе не во внешней непривлекательности Марты: взгляд ее черных глаз, злокозненный и жестокий, леденил девушке кровь. Филиппина поспешила избавиться от этого тягостного ощущения, взглянув на светящуюся радостью Сидонию. Раз кузина довольна своей горничной, то и она, Филиппина, к ней привыкнет. Однако беззаботная радость, сопутствовавшая первым минутам встречи с домом, растаяла.

— Прошу прощения, в моем возрасте следует быть серьезнее, но я не знаю, что на меня нашло. Хотя… С этим местом связано столько воспоминаний, я провела здесь столько счастливых дней… — сказала она Сидонии.

— Не надо извиняться, моя девочка. Смотреть на вас с Клодин было удовольствием, правда, Марта?

— Разумеется, мадам. Добро пожаловать, мадемуазель Филиппина!

Девушка кивнула в знак благодарности и отвернулась. Все-таки некоторые вещи не имеют логического объяснения… Даже этот хриплый, словно бы исходящий из земных недр голос вызывал у нее отвращение.

Сидония ласково обняла Филиппину за плечи и повела к лестнице:

— Знаешь что, моя дорогая Елена? Пускай тебе еще не известно, как делают детей, но влюблять в себя ты умеешь превосходно! Симпатию этого чудовища не так-то легко заслужить!

Марта осталась во дворе. Сердце ее билось быстрее обычного, душа ликовала. Елена… Сидония назвала девушку Еленой!

Она подавила смешок. Если Жанна де Коммье хотела защитить дочь, назвав ее Филиппиной, она просчиталась. Судьба все-таки настигла девушку, и теперь мать не сможет ничему помешать. Время пришло. Наконец-то!

Она жадным взглядом следила за Флиппиной, пока та, сопровождаемая Сидонией, не скрылась в дверном проеме.

Марта пошла было за ними, но внезапно остановилась. Чувства ее обострились, и причиной тому были и эта неожиданная новость, и приближение полнолуния. Она обернулась, уверенная, что за ней никто не наблюдает. В нескольких шагах от нее служанка с ведром, которое она несла от колодца, остановилась, чтобы смахнуть со лба пот. Глаза Марты сузились почти до щелок.

— Тебе что, заняться нечем?

Девушка, щупленькая и еще моложе, чем Филиппина, вздохнула, подхватила ведро и, не успев сделать и двух шагов, споткнулась и упала прямо перед горничной, окатив ее юбки водой. Ее неловкость разозлила и в то же время возбудила Марту. Схватив служанку за руку, она рывком поставила ее на ноги и наотмашь ударила по щеке, добавив глухим голосом:

— С наступлением ночи придешь ко мне отрабатывать свою провинность. И не вздумай кому-нибудь рассказывать, а то сильно об этом пожалеешь!

Перепуганная девушка схватила ведро, бегом вернулась к колодцу, набрала воды и на этот раз нашла в себе силы донести его до кухни, моля про себя Господа защитить ее этим вечером от злой демоницы.

История, которую Жерсанда рассказала дочери, походила на сказку, какие разносят по свету менестрели. Альгонда никак не могла поверить в услышанное, и все же сердцем понимала, что все это — правда.

Девушка потеряла сон. Этой ночью, как и каждую ночь с того дня, когда она переступила порог проклятой комнаты, она вертелась на постели, так как сон не шел к ней. За занавеской, на своей кровати, утомленная тяжелым днем, посапывала Жерсанда.

Сегодня случилось так много всего… Начать с того, что жар у барона прошел так же внезапно, как и начался. Четверо суток он метался в бреду, а на пятые проснулся на своей постели с чувством, будто прилег отдохнуть на пару часов после отъезда Сидонии. Жерсанде пришлось рассказать ему о его недомогании. Кроме того, управительница сообщила, что он, по всей вероятности, перед тем как уединиться в своей спальне, успел сломать печать запертой комнаты на верхнем этаже башни.

— Вы уверены, Жерсанда? Я этого не помню.

— Я сама проверяла, мессир.

— И что теперь?

— Ничего! — отрезала управительница.

— А Мелюзина?

— Она не показывалась.

— Камин… Над камином был портрет? — спросил он, вспоминая увиденное во сне.

— Нет, мессир. Портрета точно не было.

Было очевидно, что этот ответ барона обрадовал.

Люди говорят, что остался один портрет феи, — вмешалась в разговор знахарка, которая все еще дежурила у изголовья хозяина замка.