щитом, шаг назад. Шаг вперед, удар в пах, закрылся щитом, шаг назад.

Ёган все послушно выполнял.

— Шаг вперед, удар в левую ляжку, закрылся щитом, шаг назад. И еще раз то же самое в лицо.

— Сделал. — Отрапортовал Ёган. — Всё?

— До сколько умеешь считать?

— Да хоть до скольки.

— Ну, тогда повтори всё это триста раз.

— Триста?

— И давай пошевеливайся, ужин скоро.

Солдат сел на лавку и комментировал:

— А ты что прямо то стоишь? Мишенью работаешь? Подприсядь.

— Да ноги заломило.

— Так и должно быть.

В харчевне появилась Хильда. Она с любопытством наблюдала за Ёганом и спросила надменно:

— А чего вы это стенку каляете?

— Забава у нас такая, — сказал солдат. — Посидишь со мной? Выпьем пива или вина.

— Дурь какая-то, а не забава. А с вами сидеть мне недосуг. Авось не дура и не гулящая. — Фыркнула девица и ушла.

— Не останавливайся, — сказал Волков Ёгану. А сам поднялся себе в комнату, куда слуга снес вещи купца. В этих вещах он нашел самую яркую ленту. Рулончик он положил себе в кошель.

Брунхильда вытирала столы тряпкой.

— Хильда, — позвал ее солдат, — пойди, что покажу.

Девушка посмотрела на него настороженно и с подозрением.

— Чего еще покажите? Не пойду.

— Подарочек тебе.

Девушка ломалась, но уж больно хотелось посмотреть, что за подарочек. Солдат достал ленту и положил на стол.

— Подарочек тебе, — повторил он.

Девушка бросила тряпку на стол, подошла.

— Чего это? За что?

— Да ни за что. Давай посидим, пивка выпьем.

— Мне папаша не велит с мужиками за столом сидеть.

— Так я и не мужик. Я солдат.

— Тем более. С вами, с благородными.

— Ну, бери просто так.

— Просто так? — Не верила девушка.

— Да, просто так.

— Ни за что? — Она все еще сомневалась.

— Это просто подарок. Ты красивая, хочу сделать тебе подарок.

— Прям уж, красивая. С синяками, в этих лохмотьях. — Хильда заметно покраснела.

— Да, красивая.

— Ой, да мне все это говорят. — Сказала девушка и коротким движением, как кошка, схватила ленту. И чуть отошла, боясь, как бы не отняли. Отойдя, она распустила ее, осмотрела и осталась ей довольна.

— Ну, спасибо вам, — произнесла она и ушла.

— Эх, — сказал Ёган, — вот это девка, у нас в деревне на нее все мужики облизываются.

— Ну не мудрено, статная девица.

— Зад у нее волшебный, у нас один мужик говорил, что дал бы крейцер, если б она позволила хоть один палец ей в зад засунуть.

— Вот как, — солдат усмехнулся.

— Я б тоже дал бы крейцер, я вот думаю, — начал было Ёган.

— Ты сколько раз сделал? — Перебил его Волков.

— Сто двадцать два.

— Доделывай давай, а то до ночи будешь стену тыкать, а тебе еще коней чистить. Стоит он… мечтает про бабьи зады.

Ёган вздохнул и отвернулся к стене.

— И еще, чуть не забыл, — вспомнил солдат, — одежду, ту, что сегодня купил, постирай и высуши к утру.

— Ага, повешу, у огня высохнет.

— Не вздумай, это шелк, стоит огромных денег, спалишь мне одежду, она легко горит.

— А что, вшей не выжигать?

— Это шелк, в нем не бывает вшей.

— Удивительно.

Утром они были на ногах с первыми петухами. Поденщики, ночевавшие в харчевни, с завистью смотрели на сковороду жареной колбасы с яйцами, на теплое молоко с пшеничным хлебом и медом, которые носила на стол солдата Брунхильда. Она мудрено подвязала волосы лентой, которую ей подарил Волков, а он сидел за столом и откровенно любовался ее. Ловкая, сильная, грациозная. Ему было наплевать и на синяк, и на отсутствие зуба, и то, что ухо еще было фиолетовым. Для солдата это были незначительные мелочи, а вот длинные ноги, широкие бедра, красивые плечи и тяжелая грудь под ветхой кофтой и нижней рубахой его очень даже трогали.

Когда Волков поел, она принесла еще хлеба Ёгану, который сел доедать за солдатом. Хотела уйти, но Волков поймал ее за руку.

— Чего еще? — С вызовом спросила девица.

— Ты красавица, наглядеться не могу.

— Ой, вы прям спозаранку начали.

Солдат молча разогнул указательный палец девушке и надел на него серебряный перстень со стекляшкой, тот, что забрал у купчишки.

— Мне? — Искренне удивилась Брунхильда.

— Да нет, мамаше твоей, — съязвил Ёган.

Она даже не взглянула в его сторону, неотрывно разглядывала перстень.

— Нравится? — Спросил солдат.

— Нравится-то нравится, а чего это вы мне кольца-то дарите? Благородные простым кольца не дарят.

— А я и не благородный.

— Да хоть и так, а все одно — думаете как благородный. Думаете, подарю ленту, да кольцо, а потом буду тискать на конюшне.

— А что ж, замуж ему тебя звать что ли? — Опять съязвил Ёган.

— Тебе-то, голодранцу, замуж меня звать — пустое, даже будь ты не женат, — высокомерно заявила девица, — и если господин твой позовет, я ещё и то думать буду.

— Наглая, а? — Восхитился Ёган и хотел было дать ладонью девице по заду, но та грациозно увернулась и гордо ушла. — Ну не наглая, а?

— Доедай и коня мне седлай.

— А мне не седлать?

— Тебе нет, я поеду к монахам, пусть руку еще раз посмотрят.

— А, что, опять болит?

— Нет. На удивление. Монахи — добрые лекари. Как у них были, так плечо с тех пор ни разу еще не болело, а про ногу так вообще забывать стал. Хромаю только из-за старой раны.

— Может, мне с вами? Дороги-то не спокойные.

— Что за дурь? Я же не девица. Я, что, до монастыря один не доеду?

— Доедете, конечно, — согласился Ёган, — только вдвоем надежнее было бы.

— Нет, ты возьмешь телегу купчишки и поедешь к кузнецу. Поговори с ним, может, он эту рухлядь в добрый тарантас превратит? Может, новые оси железные поставить?

— Поговорю, господин. Только, скажу вам честно, из этой рухляди путного ничего не выйдет. Купчишка за телегой не следил. Гнилая она.

— Тогда будем новую присматривать. И конягу простого, не боевого же в нее впрягать.

— Найдем, господин.

— И не забудь у него мои поножи забрать. И болты к арбалету.

— Заберу, господин.

Совсем скоро солдат забрался на лошадь и отправился в монастырь. Сильно не гнал, но и шагом не плелся. Доехал быстро. Как в прошлый раз, не без скандала с привратником-толстяком попал к отцу Ливитусу на прием.

— Вы оторвали нас от утренней молитвы, — назидательно заметил монах. — Я общался с Богом.

— У вас и у Бога впереди бесконечность, а у меня сегодня куча дел. Так что вы уж извините. К тому же, две козы стоят утренней молитвы.

— Не богохульствуйте, сын мой, — монах погрозил