– Почему? – прошептала она. – Почему он позволил ей сказать, что ему нельзя со мной видеться?

– Потому что он был перед ней в долгу. Он чувствовал себя ответственным за то, что она потеряла здесь несколько лет своей жизни. В этом она винила его.

Сэнди горько сожалела о годах, проведенных в Вишфуле, как горько сожалела о каждой морщине на своем лице, за которые винила высокое палящее калифорнийское солнце.

– Он приезжал в Нью-Йорк повидать меня.

Взгляд Стоуна смягчился.

– Да.

– А она его прогнала.

– Да.

Эмма устремила невидящий взор на гранитную скалу.

– Она не хотела делить меня с ним.

– Полагаю, что так, хотя это очень ранило вашего отца. Поэтому он начал отдавать всю свою нерастраченную любовь и свободное время другим детям. Мне и остальным. – Эмма услышала, как Стоун подходит к ней. Сухие сосновые иголки захрустели под подошвами его кроссовок. – Он хороший, Эмма. Правда хороший.

Эмма прикрыла глаза при звуке глухого, исполненного эмоций голоса Стоуна.

Ее отец был ему небезразличен. Она некоторое время осмысливала это, а потом замерла, когда Стоун развернул ее лицом к себе. Его руки скользнули по ее рукам, забирая тарелки с запеканкой, и Эмма ощутила тепло, исходящее от его мускулистого тела.

– Стоун?

– Да? – Он не отстранился и по-прежнему стоял так близко, что Эмма чувствовала, как касается ее виска его дыхание.

– Спасибо, что рассказали, – прошептала она.

Стоун кивнул, а потом покачал головой.

– Он меня за это не поблагодарит. – Он поставил запеканку на капот, а потом снова подошел ближе.

Еще ни разу в жизни Эмме не приходилось столь остро ощущать присутствие мужчины.

Или свое собственное тело.

Это нехорошо.

И все же она не отошла. И даже наоборот – немного подалась вперед.

– Вы кажетесь такой напряженной, что вот-вот лопнете, – еле слышно произнес Стоун, поднимая руку, чтобы коснуться щеки Эммы.

Ошеломленная потерей контроля над собой, Эмма прижалась к его ладони. Она прекрасно понимала, что совершает ужасную ошибку. Причиной тому была возникшая между ними химия, которой у обоих оказалось в избытке.

– Вы, должно быть, уже заметили, что я не очень-то умею расслабляться.

Губы Стоуна дрогнули.

– Я могу помочь.

Эмма тут же представила помощь Стоуна, и перед ее глазами вдруг возникли их сплетенные обнаженные тела.

О господи… Это он во всем виноват. Он буквально источал сексуальную энергию, и то обстоятельство, что они стояли так близко, лишь усугубляло ситуацию. Как и рука Стоуна, лежавшая на руке Эммы. Взгляд его глаз тоже ослаблял ее оборону, разрушал стену, которую она выстроила вокруг себя много лет назад, обнажая ее чувства.

– Да, – выдохнул Стоун, когда его бедра коснулись бедер Эммы. – Я это чувствую.

Эмма вздернула подбородок. Она знала, что Стоун говорит о возникшей между ними химии, остром физическом влечении. Нет, она неспособна выдержать столько эмоций сразу. Ведь сейчас она пыталась сосредоточиться на лицемерном чувстве разочарования отцом.

– То… то, что происходит между нами, не проблема.

– Нет?

– Нет. – Эмма повысила голос. – Ни при каких условиях.

– Кого вы пытаетесь убедить? – спросил Стоун. – Меня? Или себя?

– Я серьезно. Это плохая идея.

– Плохая идея? – Голос Стоуна звучал тихо и ошеломляюще чувственно, когда он наклонил голову так, что их с Эммой губы едва не соприкоснулись. – Ну, если это поможет вам заснуть ночью, док.

В его потемневших глазах теплилось такое притягательное понимание, что у Эммы подкосились колени. Последовала и другая реакция на близость этого мужчины. Реакция, о которой она даже не хотела думать. Которую она не хотела признавать. Но зато она готова была признаться себе в том, что уязвима перед Стоуном. Только вот что было тому причиной: его источающее тестостерон мускулистое тело или разительное отличие от других известных ей мужчин – она не знала.

Да, она была слишком уязвима.

Развернувшись, Эмма взяла с капота тарелки с запеканкой и вложила их в руки Стоуна.

– Разогревайте в духовке при температуре сто восемьдесят градусов в течение часа.

Губы Стоуна слегка дрогнули, и Эмма вновь всем телом ощутила его близость. От него пахло лесом, лимонами и мужчиной. Его лицо покрывал темный загар, а от глаз и уголков губ разбегались светлые морщинки, свидетельствующие о том, что он много и часто смеялся.

Эмма не могла взять в толк, почему ее так привлекало это обстоятельство: может потому, что она частенько задумывалась над тем, каково это – не быть зависимой от работы?

Но ведь в работе вся ее жизнь. Эмма всегда хотела, чтобы было именно так.

Стоун потер подбородок. Он не брился сегодня и, возможно, вчера тоже. Это должно было оттолкнуть Эмму.

Но не отталкивало!

Ей просто необходимо было отыскать в нем хоть какой-то недостаток: может, у него дырявые носки, или он храпит… Господи, как она на это надеялась!

– Вы поговорите с ним, прежде чем уехать?

– Думаю, я сказала достаточно.

– Вы слишком строги с ним. – От его слов Эмме стало не по себе. Наверное потому, что Стоун был прав. И она ненавидела его за это. – Может, вы все же найдете, что ему сказать. Что-то более любезное.

Ага. Вот она, отталкивающая черта. Прекрасно.

В ответ на ее молчание Стоун лишь пристально смотрел ей в глаза, и она вздохнула.

– Просто скажите это, Стоун. Скажите все, что хотели.

– Хорошо. – Уайлдер кивнул. – Полагаю, что в вашем мире вы можете оставаться крутой городской девицей, но здесь все иначе.

– Да, я заметила, – ответила Эмма. – Начнем с того, что люди здесь привыкли без зазрения совести совать нос в чужие дела. – Она многозначительно посмотрела на Стоуна.

Но тот лишь улыбнулся.

– Это называется заботой.

– Вот как? А я думала, это любопытство.

Стоун покачал головой:

– Вы упрямы. Унаследовали это от отца. Док много значит для меня, Эмма, – тихо и холодно произнес он. – Так, может, вы все же сможете относиться к нему менее строго?

Эмма хотела пообещать Стоуну, что попытается, но врожденное упрямство не позволило, и она прикусила язык.

Стоун с минуту смотрел на Эмму, но, так и не дождавшись ответа, кивком поблагодарил за запеканку и пошел прочь.

Стоун набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул, что ни на йоту не ослабило его странного, сбивающего с толку влечения к Эмме, а затем передал тарелки с запеканкой доку.