Рози предположила, что лексикон младшенького наверняка вгоняет в растерянность большинство детсадовцев. Немало пятиклашек. И многих старшеклассников.

— Что можно сделать, чтобы стало легче? — Пенн опустился на колени, чтобы смотреть сыну прямо в глаза.

— Что можно сделать, чтобы стало легче? — Рози опустилась на колени, и выглядело это почти как молитва.

— Может, следует поговорить с мисс Эпплтон?

— Ты мог бы проводить переменки с Орионом и Ригелем?

— Нам следует купить тебе другую сумочку для ланча?

— Или планировать для тебя побольше игр со сверстниками?

— Может, хочешь вступить в клуб, спортивную секцию или музыкальную группу?

— Все нормально. — Слезы полились из глаз и носа Клода, и ладно бы только потому, что ему было всего пять лет. Нет, он пытался утешить родителей. — Мне просто чуточку грустно. Грусть — это не открытое кровотечение. Грусть — это нормально.

Однако в этом он был не прав, потому что его счастье было главной заботой родителей. Рози сделала бездонный вдох и прошептала:

— Ты хочешь быть девочкой, малыш?

К чему Пенн, с подачи Тонго, присовокупил:

— Ты думаешь, что ты — девочка?

Они ждали, затаив безразмерное дыхание, затаив безмерный страх, едва удерживая то и другое под контролем.

Клод только расплакался:

— Я не знаю!

И родителям пришлось признать, что это был трудный вопрос. И родителям пришлось признать, что они испытали облегчение, когда ответ оказался не положительным, по крайней мере пока. И родителям пришлось признать собственный страх, потому что если уж Клод не знает, то кто знает, и если проблема не в этом, то в чем?

— Ты хочешь быть мальчиком, который носит платья? — рискнул Пенн.

— Ты хочешь быть мальчиком, который носит платья только по некоторым дням? — добавила Рози.

— Хочешь ходить в садик голышом? — предположил Пенн, чтобы рассмешить его.

Но Клод не рассмеялся, так что Рози притянула сына к себе на колени, и устроила голову на сгибе одного локтя, а коленки — на сгибе другого, и стала качать его, как делала в младенчестве. Он тогда лучше помещался в руках, но и теперь было очень даже ничего.

— Что сделало бы тебя счастливым? — Она улыбалась ему и лила сияние любви в глубину его глаз из глубины собственных. — Ты можешь быть всем, чем захочешь.

Клод с любовью посмотрел на родителей и прошептал:

— Я хочу быть ночной феей.

Их встреча в школе проходила посреди сутолоки и неразберихи конца осеннего семестра. Потолок в вестибюле наискось перекрещивали полосы гирлянд из цветной бумаги и украшений из палочек от мороженого. Афишки, напоминавшие родителям о зимнем хоровом концерте, и зимнем оркестровом концерте, и зимнем спектакле театральной студии «Зимняя страна чудес — Висконсин», застили окна, как солнечное затмение. Казалось, на всех до единой плоских поверхностях были сложены сладости: где банка мятно-зеленой помадки, где кружка с Сантой, набитая карамельными тросточками, где брауни, увенчанные (предположительно запрещенными) красными и зелеными драже M&M’s с арахисом.

— Да уж, нелегко работать в таких условиях, — восхитилась Рози, пока они ждали.

— Ты вообще работаешь в неотложке, — напомнил Пенн.

— Это лучше, чем пытаться дать образование перевозбужденным, переевшим сахара шестилеткам, одновременно заставляя их готовить украшения и репетировать спектакль.

— Почему ты думаешь, что в этом месяце здесь происходит какой-то образовательный процесс?

Накануне вечером они планировали свою речь, приблизительное (поскольку иного не было) объяснение того, чем Клод был и чем он не был. Слов в этом объяснении было порядком, но сводились они к следующему: счастье Клода — наша главная забота; что мы можем сделать, чтобы помочь вам помочь Клоду? Они обсуждали и составляли черновики на столе для домашнего задания, когда Ру и Бен спустились сверху в одних боксерах и с обеспокоенными лицами — через пару часов после того, как родители решили, что они уже спят.

— Мы тут планируем помешательство… — начал Ру.

— Вмешательство, дурачина, — проворчал Бен. — Мы планируем вмешательство.

— Вы не можете позволить Клоду ходить в сад в виде девочки, — заявил Ру.

— Он, собственно, и не ходит так, — заметил Пенн.

— И вы совершенно точно не можете позволить ему идти в школу в виде ночной феи.

— Вы вообще знаете, что означает сочетание «ночная фея»? — очень серьезно спросил Бен. — Знаете, что это значит на сленге?

Рози знала, ибо была человеком и жила на планете Земля.

— Ему пять лет.

— Не важно, — хором рубанули оба старших сына. И Ру добавил более чем серьезно: — Пятилетние дети — злые. Их старшие братья и сестры — злые. Дети из других классов — злые.

— Они будут над ним издеваться, — добавил Бен. — Пусть носит дома что хочет, но вы не можете посылать его в мир в таком виде. Вы не понимаете.

— Вы его родители! — взмолился Ру. — Ваша работа — защищать его. Если бы мы по-прежнему были с ним, это было бы одно, но теперь, когда мы в средней школе, он совсем один. Ригель и Орион для этой работы не годятся.

— Его будут бить. Никто не выберет его в спортивную команду. Никто не будет садиться с ним рядом за обедом или разговаривать на переменках, — предостерег Бен. — Почему он просто не может играть в переодевания дома? Ради собственной безопасности.

— К тому же это так…

— Как? — спросила Рози, когда Ру запнулся.

— По-гейски.

— Ну, ему всего пять лет, — повторил Пенн, — но если он гей, в чем тут проблема?

— Нет проблем, если он будет геем, когда подрастет, — сказал Бен. — Он просто не может быть геем прямо сейчас. Когда он станет старше, то поймет, что делать, если кто-то начнет его дразнить.

— Может, он сможет научиться кунг-фу или еще чему-нибудь, — добавил Ру. — Но прямо сейчас он просто не подготовлен к тому, чтобы быть геем. Вот почему дети не бывают геями, когда ходят в детский сад.

— Не уверена, что именно поэтому, — возразила Рози.

— Это просто странно, — сказал Ру. — Странно, что он хочет носить девчачью одежду, туфли на каблуке и украшения, мазать губы блеском. Это ненормально. Это чуднó.

— Как и вы, — на Пенна недоверчиво воззрились все стороны переговоров, включая ту, на которой он был женат. — Вы все чудны́е. Вы все странные. Вы — странная семейка. Ру, сколько детей в твоем классе, не считая тебя, играют в футбол и на флейте? Бен, сколько детей в твоем классе прыгнули через класс, потому что начали сами делать школьные домашние задания в четыре года? Клод странный, но он не просто странный, он еще и замечательный. Это просто поразительно, что он знает, чтó ему положено носить, и все равно хочет носить что-то другое, что он знает, кем ему полагается быть, но признаёт, что он вместо этого кто-то другой.