всякий случай достаю из мини-бара початую бутылку текилы, ставлю ее на столик. Надеюсь, дотянусь, если Макс бросится на меня.

Самым разумным, наверно, было бы сейчас свалить отсюда подальше… Хотя не факт. В таком состоянии этот малодушный болван может запросто пойти в полицию, и тогда моя история закончится в аэропорту – и начнется уже совсем другая жизнь.

В тюрьме.

А это меня совершенно не устраивало.

Поэтому я сбросила с себя куртку, брюки, блузку, оставшись в одном белье.

А потом, подумав, сняла и его.

Подошла к кровати, выдохнула, придвинула поближе бутылку с ребристыми краями – и легла рядом с ревущим Максом, осторожно обняв его и прижавшись всем телом.

Это было примерно как войти в клетку к взбесившемуся тигру, вооружившись лишь своим мясом, надетым на скелет, ибо если Макс решит меня убить, вряд ли мне поможет бутылка.

Но на мой скелет было надето слишком вкусное мясо для того, чтобы превращать его в кусок мертвой плоти.

Рев постепенно начал ослабевать, уступив место рыданиям. Здоровенный мужик плакал как девчонка, сжимая подушку так, что наволочка в одном месте треснула.

Я скривилась было от брезгливости, но тут же поправила мимику – вдруг Макс сейчас резко обернется? Тогда он должен увидеть сочувствующее лицо с глазами, полными невыплаканных слез обиды – ведь я столько сделала для нас обоих! И даже если мне безумно хочется проломить бутылкой затылок этой плачущей аморфной медузе в мужском обличии, я должна играть свою роль во имя поставленной цели, как бы мерзко мне ни было при этом.

– Успокойся, любимый. Я с тобой. Все это только ради нас. Пойми, кроме тебя мне никто не нужен. Нам не нужен. Помни: нас теперь трое. Ты, я и наш малыш, который уже любит своего папу, я это точно знаю. И сейчас ему больно от того, что происходит. Успокойся, любимый. Скоро все закончится.

Макс затих.

Прошла минута.

Вторая.

Длинная стрелка часов, висящих на стене, пошла на третий круг, когда Макс медленно вытащил лицо из подушки.

Жуткое.

Перекошенное неподдельным страданием…

И тут до меня дошло!

Он любит эту сучку!

Свою жену!

Любит по-настоящему!

Так, как никогда не полюбит меня…

Но – плевать.

Не будет ее – я найду чем привязать Макса к себе. Понимание, сочувствие, вкусная еда, жаркий секс, благополучная семья, эмоциональные качели – да мало ли у нас, женщин, канатов, которыми мы можем связать и удержать любого самца? И если он вырывается из этого плена, то виноваты лишь мы сами, недостаточно хорошо затянувшие проверенные временем узлы.

– Я не дурак, я догадался, – раздельно, выделяя каждое слово, прохрипел Макс. – После звонка Вики ты сообщила исполнителям заказа данные о том, где она находится, – и только что убила ее во второй раз. Ты понимаешь это, тварь?!

Отвечать на такой вопрос нельзя было ни в коем случае. Потому что следом за любым моим ответом могло произойти что угодно.

Например, самое настоящее убийство голой твари, лежавшей на этой кровати.

У Макса сейчас было именно такое состояние, когда мужчина находится на грани эмоционального срыва, за которой царит страшная тьма. И, перешагнув эту грань, он потом сам может не вспомнить, что натворил.

Потому сейчас меня мог спасти лишь один-единственный козырь, в силу которого беззаветно верит любая разумная женщина.

Я знала, что сейчас на моем лице отражена целая гамма чувств: раскаяние, нежность, беззащитность. И, конечно, еще слезы в глазах, которые я давно научилась выдавливать из себя, когда это требовалось.

– Прости за все, – прошептала я, протягивая к нему руки. – Прости и иди ко мне. Я так соскучилась по тебе, милый…

Я знала, что сейчас выгляжу невероятно сексуально. И когда его взгляд, полный настоящей, искренней ненависти, соскользнул с моего лица на грудь, я поняла, что победила в этой нелегкой и очень рискованной схватке.

А потом он сдирал с себя одежду, как линяющая ящерица отмершую кожу, стремясь быстрее освободиться от ткани и мыслей, стесняющих тело и душу.

Я для него была сейчас единственным средством для того, чтобы скрыться от самого себя хоть ненадолго.

Нет, сию минуту не меня он хотел столь страстно.

Он бежал от себя, надеясь укрыться во мне, закопаться в мое тело как можно глубже – так мелкий, трусливый зверек пытается зарыться в землю, скрываясь от стремительного хищника.

И я не препятствовала этому.

Наоборот, раскрыла объятия и, словно лоза, оплела его тело, дрожащее от возбуждения и ужаса.

Я целовала его потное лицо, мяла руками горячие мышцы, представляя себя гениальным скульптором, который размягчает гордого самца, словно глину, готовясь вылепить из него то, что ему нужно.

И не тело Макса, пытающееся спрятаться во мне, возбудило меня.

Конечно же нет.

Сладкую истому внизу живота вызвало осознание полной власти над мужчиной, способности управлять им, заставить выполнить любое свое желание.

Это тоже талант, которой дается не каждой. Чувствовать струны, клавиши, точки, на которые необходимо сильно, до боли надавить – а может, нежно погладить, едва касаясь пальцами, губами или нежным шепотом. Нажмешь не туда, не вовремя или не так, как следовало – и испорчена симфония, сломана машина исполнения желаний, и никто не виноват в этом кроме тебя самой.

Но если тебе дано от природы играть эту музыку, то у твоих ног будут ползать самоуверенные властители мира, прося принять их дары взамен твоего презрения, мастерски закамуфлированного под нежную улыбку…

Эти мысли возбуждали меня все сильнее.

И мое тело отвечало, двигаясь навстречу движениям Макса, хотя мне сейчас было абсолютно все равно – Макс это или кто-то другой. Безликий силуэт, символ всех мужчин этого мира, бился сейчас надо мной, точно муха, попавшая в паутину, а я страстно оплетала его своими конечностями, представляя, как сладко будет высасывать жизнь из этой жалкой, трясущейся тушки…

Но любое наваждение рано или поздно заканчивается.

Для нас оно кончилось одновременно, сотрясая наши тела в экстазе. Мое – от сияющего, всепоглощающего осознания своей победы.

И Макса тоже.

Но при этом мне было совершенно все равно, от чего сокращается побежденная жертва – то ли от вернувшихся к нему страхов, то ли от очередного банального оргазма.

– Я люблю тебя, – прошептал он, падая рядом со мной.

– Я тоже тебя люблю, – отозвалась я, незаметно чуть отодвигаясь от липкого тела любовника, мешающего мне насладиться последними мгновениями пьянящего восторга. Так, наверно, труп врага на гладиаторской арене подбешивал победителя: только что это был достойный противник, а сейчас – просто кусок мертвого мяса, скорчившийся в нелепой и некрасивой позе, раздражающей взгляд.

Глава 19. Виктория

Он пах лесом, мокрым после дождя.

И свежей землей.

Я не слышала, как он вошел.

Запах почувствовала, который осторожно вкрался в мой сон и начал рисовать смутные контуры кладбища, пахнувшего так же.

Я не захотела ждать, пока картинка станет отчетливой, и сбежала из сна, открыв глаза.

Он собирался лечь спать на своем диване.

Осторожно, чтобы не разбудить меня, стянул свитер, оставшись в футболке без