как я, приходится корректировать нашу вселенную, чтобы такие, как Вика, могли спокойно спать и улыбаться во сне…

Прошло полтора часа.

Я сидел, стараясь не шевелиться, опасаясь потревожить ее сон – и удивляясь новым для себя ощущениям.

Это, оказывается, очень приятно, когда тебе доверяют настолько, что во сне используют вместо подушки. Сидишь такой столбом и невольно улыбаешься, испытывая ни с чем не сравнимое удовольствие. И плевать, что спина затекла, став по ощущениям деревянной. Невеликая расплата за кратковременное ощущение счастья.

Но в этом мире ради сохранения хрупкого счастья приходится предпринимать много всего, чтобы другие его не разбили.

До окончания полета оставалось меньше часа, когда я осторожно поменял положение тела Вики, подложив ей под голову свой плед, которым не воспользовался. Потом перебрался через ноги так и не проснувшегося соседа и нырнул за шторку, отделяющую эконом-класс от бизнес-класса.

В этом раю для любителей комфортных перелетов народу было немного. И тот, кого я хотел увидеть, сидел возле самого входа.

Ожидаемо.

Я бы сам сел так же.

Я даже не очень удивился, увидев совершенно незапоминающееся лицо, которое я, тем не менее, хорошо помнил – трудно забыть физиономию того, кто воткнул тебе в ладонь заточку. Видимо, наемнику дали шанс реабилитироваться, исправить промах. И он даже купил недешевый билет, чтобы быть поближе к жертвам – видимо, был уверен, что его безликое лицо не отложилось в моей памяти.

Настолько уверен, что спал в уютном кресле. Ну а чего беспокоиться? Перед посадкой стюардесса разбудит, принесет горячий кофе, а на выходе, в толкучке, можно легко и без особых хлопот завершить начатое. Скорее всего, это будет незаметный укол через одежду – пластиковый шприц-тюбик легко пронести в ручной клади.

Гораздо проще, чем заточку…

Но мне не нужно было ни то, ни другое.

Войдя в бизнес-класс, я растеряно улыбнулся, потом хлопнул себя по лбу, пробормотав:

– Проклятая забывчивость.

Развернулся – и, покачнувшись, на мгновение коснулся шеи пассажира с незапоминающимся лицом. А точнее – той точки под ухом, на которую не рекомендуется нажимать сильно. Особенно – суставом согнутого большого пальца…

Пассажир даже не проснулся. Я же, покинув бизнес-класс, зашел в туалет и тщательно вымыл руки. Бывают люди, даже короткое прикосновение к которым вызывает неприятное чувство, словно ты дотронулся до чего-то очень грязного.

Успокаивает при этом лишь одна мысль: от этого прикосновения грязи на свете станет немного меньше…

Стюардесса идет по коридору между кресел, будит спящих, просит пристегнуться. Скоро посадка.

И вдруг – ожидаемое по громкоговорителю:

– Граждане пассажиры. К вам обращается командир корабля. Есть ли на борту врач?

Врач находится.

– Я педиатр и детский психолог. А что случилось?

Обеспокоенная стюардесса склоняется над креслом:

– Помогите, пожалуйста! В бизнес-классе человеку плохо!

Грузный мужчина рядом со мной покидает свое место.

Нет, врачеватель детских болезней, ты опоздал примерно на четверть века. Тогда нужно было лечить голову ребенка, в которую попал вирус ненависти к людям и желания их убивать. Без этого не стать наемником, которому все равно, кто цель: старик, женщина, младенец. Этот вирус уже давно размножился, захватил разум человека, укоренился в нем намертво – и, к сожалению, лекарство от него теперь только одно…

Вика просыпается, мило трет ладошками заспанные глаза, смотрит в окно. К садящемуся самолету едет скорая помощь с сиреной и мигалками.

– Что случилось?

– Ничего особенного. Просто один человек больше никогда не будет пачкать твой плащ.

Осознание приходит через несколько секунд.

– Он был в самолете?

– Да.

– И?..

– Он жив. Пока что. Но это ненадолго.

Вижу испуг в ее глазах.

– А вдруг он выживет?

– Нет.

Она закрывает глаза.

– Как страшно…

С ней трудно не согласиться.

Это действительно страшно, когда люди соглашаются за деньги убить молодую женщину. Ничего личного, просто бизнес.

Да только люди ли это?

Не знаю, не уверен.

Физической оболочкой они похожи на людей. Но внутри эти оболочки заполнены омерзительной грязью, и тогда обязательно должен найтись кто-то, кто очистит планету от нее.

Природа любит не равновесие.

Природа любит чистоту.

И справедливость.

– Спасибо тебе. Ты снова подарил мне жизнь. Но как же ужасно, что ради моей жизни приходится отнимать чужие…

– Не вини себя. Не ты это начала. Ты лишь защищаешься. Это не что иное, как самооборона.

– И ты – орудие моей защиты. – По ее щекам текут слезы. – Я не устаю благодарить судьбу за то, что она свела меня с тобой.

– Поблагодаришь, когда все закончится.

Из самолета выносят носилки, после чего приглашают на выход пассажиров. Полиции нет, значит, не связали посещение бизнес-класса растерянным очкариком с внезапным ухудшением самочувствия одного из пассажиров.

Может, свяжут позже, после того как сделают рентген головы пострадавшего, но тоже не факт. Драки в салоне не было, потому, увидев на снимке фатальную черепно-мозговую травму, сопровождавшуюся обширным внутренним кровотечением, вряд ли кто-то бросится проверять видеокамеры самолета. Всякое в жизни бывает. Оступился человек, ударился головой, не придал значения незначительной боли в районе уха, а потом зашел в самолет и впал в кому. Удобное для всех объяснение – и для полиции, которой не нужно заниматься расследованием, и для авиакомпании, которой совершенно ни к чему лишние проблемы.

Вижу, что Вика потеряна.

Понимаю ее – столько событий за последнее время.

И столько смертей от рук того, кого она назвала орудием своей защиты…

Вика еще хорошо держится. На ее месте множество женщин смотрели бы на меня с ужасом. Чудовище, охраняющее тебя, не перестает от этого быть чудовищем…

Выходим из здания аэропорта.

– Куда мы теперь?

Смотрит перед собой, взгляд в пустоту. Легкая форма психологического шока, когда человек вроде бы и осознаёт все… но при этом в его голове все громче и отчетливее крутятся мысли, от которых можно сойти с ума, если не стереть их новыми сильными впечатлениями.

– В музей.

– Куда?

Огромные глазищи смотрят на меня с изумлением.

– Прежде чем мы поедем дальше, предлагаю прогуляться. Давно мечтал побывать в одном из музеев этого города.

Вика качает головой:

– Ты удивительный человек. Неужели все так плохо?

– В смысле?

– Со мной.

Улыбаюсь.

– Просто тебе нужно немного развеяться. И, если честно, я давно хотел вживую посмотреть на некоторые картины.

– Зачем?

– Оригиналы картин великих художников – это чудесные артефакты прошлого. Живые артефакты, в отличие от безликих фотографий. Правда, открываются они не всем. Не каждый может понять и почувствовать энергию великого таланта, которую пронесла картина сквозь годы.

Вижу в ее глазах искорку интереса.

– Ты слишком красиво описал все для того, чтобы я могла отказаться.

Глава 23. Макс

Она лежит рядом.

Спит.

Красивая, как богиня любви.

И ужасная, как богиня смерти…

Не понимаю, как могут в одном человеке уживаться две столь противоположные личности.

Иногда я почти верю, что она любит меня. Искренне, честно, от всей души.

Но порой я сомневаюсь, есть ли у нее вообще то, что люди привыкли называть душой…

Серая ночь смотрит в окно гостиницы.

Здесь настолько яркие луна и звезды, что ночь порой напоминает ранний вечер. Сегодня она особенно