Зная действительную картину сил, противостоявших друг другу на западе, и те дополнительные преимущества, которые имели британцы и французы, мы можем вернуться к решающим дням августа. Теперь мы завершим наше расследование обстоятельств и ответственностей, которые привели к неспособности англо-французских союзников осуществить сражение, которое покончило бы с войной, а возможно, и с самим Гитлером осенью 1939 года.

Нам следует вернуться к 14 августа, дню, когда Черчилль приехал в Париж на завтрак к генералу Жоржу. Примерно в это же время главнокомандующий немецкими сухопутными силами Браухич, начальник Генерального штаба сухопутных сил Гальдер, командующие военно-морскими и военно-воздушными силами Редер и Геринг и главный архитектор Западного вала Тодт находились на пути в Оберзальцберг. Они были вызваны к Гитлеру на специальное совещание. Историки уделили до странности мало внимания этой – учитывая время проведения совещания – решающей встрече Гитлера с его ближайшим окружением из высшего военного руководства. Более того, значение этого совещания умалялось подчеркиванием сходства его выступления на совещании 14 августа с теми заявлениями, которые он сделал графу Чиано в предыдущие два дня. Тем не менее подлинная важность совещания заключается не в сходстве двух выступлений Гитлера, а в их коренном различии. Каждое из этих выступлений было частью гитлеровской модели.

Однако это была модель не свободомыслящего человека или большого лидера, делающего свой выбор из множества возможных вариантов. Гитлер, несмотря на все свое могущество, не был таковым. Он не мог дождаться, пока его модель начнет действовать. И всеми силами торопил события. По существу, Гитлер являлся пленником собственного замысла. Все должно произойти до 1 сентября. Так или иначе, данцигский и польский вопросы должны быть решены. И к началу августа ему стало ясно, что больше не может быть мирного урегулирования польского кризиса ни на каких условиях, кроме полного подчинения Польши. Стало также очевидно, что больше нет необходимости рассматривать мирное урегулирование с Польшей. Переговоры с русскими продвинулись достаточно, чтобы убедить Гитлера: со временем он достигнет соглашения со Сталиным. Но поскольку время было именно тем, что не было в его распоряжении, он решил заплатить достаточную цену за русскую сделку. Он отлично понимал, что может сделать только одно приемлемое для Сталина предложение: Восточную Польшу. Это, в свою очередь, укрепило его уверенность в том, что решение польского вопроса силой не только неизбежно, но и желательно.

В первые дни августа выявились и другие, не менее важные для него обстоятельства. Донесения, полученные им от посла в Лондоне, доктора Вольтата, а также из многочисленных других источников, убедили его в данный момент в существовании центрального фактора в его уравнении. Каковы бы ни были действия британцев, решатся они на новый Мюнхен или вступят в войну с Германией, они не обдумывают возможность начала немедленных наступательных операций против Германии, чтобы воспользоваться занятостью ее вооруженных сил на Польском фронте. То же самое относилось к французам. По его мнению, это было слабым звеном его планов: концепция предполагаемого пакта с Советским Союзом с одновременным «урегулированием» польского вопроса, могла быть сорвана преждевременной мирной инициативой Муссолини или Чемберлена. Вторым слабым звеном его планов было то, что, если имеющаяся у него информация и предположения были ошибочны, англо-французское наступление на западе поставило бы под угрозу быстрое завершение польской войны и даже безопасность рейха. Гитлер полностью сознавал опасности: риски были колоссальные, а времени отчаянно не хватало – всего десять дней до 26 августа – даты предполагаемого нападения на Польшу. И он решил вмешаться в ход событий.

Как мы знаем, Гитлеру было известно, что Чиано регулярно передавал информацию британцам, особенно подробности, касавшиеся намерений немцев. Усилия Рима устроить новую встречу Гитлера и Муссолини давали Гитлеру возможность, которую он давно искал. Вопрос о встрече с Муссолини был обойден, а вместо этого итальянцам предложили послать Чиано на встречу с Риббентропом. Было предусмотрено, что после встречи с Риббентропом Гитлер лично примет Чиано и проинформирует его. Более того, Муссолини и Чиано должны были проникнуться убеждением, что основным вопросом переговоров с Чиано будет участие Италии в войне, «навязанной Германии». Однако в данный момент этот вопрос меньше всего интересовал Гитлера. Цель его переговоров с Чиано была двойственной. Гитлер хотел задавить в зародыше мысль о созыве Муссолини конференции, призванной найти мирное урегулирование польского вопроса. Кроме того, Чиано должен был передать англичанам такую информацию, которая усилила бы у них противодействие предложениям о немедленном военном вмешательстве на Западном фронте и в то же время отбила бы у Чемберлена охоту к дальнейшим попыткам посредничества. Информация должна была быть передана так, чтобы ни Чиано, ни британцы не подозревали, что это ловкий маневр Гитлера. Таким образом, в Оберзальцберге были подготовлены декорации.

Проведя день 11 августа с Риббентропом, Чиано прибыл в Оберзальцберг 12 августа, в субботу, и на следующий день, в воскресенье, у него состоялись две продолжительные беседы с Гитлером. На них говорил главным образом Гитлер. Он четко, может быть, даже слишком четко изложил ту информацию, которая предназначалась для британцев и французов, и, как мы знаем, Чиано, ничего не подозревая, передал ее по назначению, но только в несколько разбавленном виде.

Гитлер начал с описания положения на Западном фронте Германии и с помощью сфабрикованных карт, развернутых на столе, стал излагать обстановку, которая была фальшивой буквально по каждому пункту, имевшему наиболее важное значение для Британии и Франции. Гитлер подчеркнул мощь немецких оборонительных сооружений на западе и подробно останавливался на несуществующих деталях, которые должны были сорвать любые попытки французов прорваться через линию Зигфрида в традиционных направлениях наступления. Он сделал особый акцент на массивности немецкой обороны вдоль бельгийской границы, где на самом деле она была исключительно слаба и не закончена.

Затем Гитлер начал играть на известном страхе английского правительства и министерства авиации. Любая попытка блокировать Германию будет встречена контрнаступлением с воздуха. Вся территория Англии, добавил Гитлер, теперь находится в пределах досягаемости новых немецких бомбардировщиков; впоследствии это заявление Гитлера штаб королевских ВВС в Лондоне ошибочно расценил как знак того, что люфтваффе действительно имеют стратегическую бомбардировочную авиацию, способную вести самостоятельные воздушные операции против основных городов Британии. Гитлер, казалось, полностью осознавал это уязвимое место в британском оборонительном мышлении и обыграл его со всех сторон. Вернувшись к непосредственной теме разговора, он начал обсуждать военные отношения союзников и Польши. Главным фактором была уязвимость Британии с воздуха. Лондон может быть атакован с больших высот без помех со стороны противовоздушной обороны, объяснял он Чиано. Затем, скорее имея в виду Чемберлена, а не Муссолини, добавил, что королевские ВВС не смогут выделить много истребителей для Французского фронта, поскольку он собирается напасть на Англию силами своих воздушных флотов сразу же после начала войны. Британцам потребуется каждый самолет для обороны своей страны.