Таково было сообщение Гитлера для Чиано. Он не дал ему ни одной возможности неправильно истолковать его слова. Будет война с Польшей, и последует немедленный массивный удар по Англии, если она решит вмешаться в конфликт. Однако каждый отдельный фактор, упомянутый Гитлером при описании немецкой военной мощи, был или недостоверным, или его и вовсе не существовало – как описание линии Зигфрида. Военно-воздушные силы не имели стратегической бомбардировочной авиации. Немецкий так называемый двухмоторный бомбардировщик был приспособлен для обеспечения поддержки наземных войск, а не для самостоятельных операций. В начале войны люфтваффе не имели ни средств – самолетов и бомб – для нападения на Лондон в более или менее серьезных масштабах, ни планов такого нападения. Но Чиано ничего этого не знал. Он ушел от Гитлера под впечатлением решимости Германии начать войну и военной мощи, которую она могла собрать на земле и в воздухе для нападения на Польшу, а если потребуется, и на союзников Польши. Они вновь встретились на следующий день, в воскресенье. Гитлер повторил сказанное накануне, но подчеркнул полную решимость покончить с Польшей. Она будет разгромлена и на следующее десятилетие прекратит свое существование как военный фактор. И он сможет выступить против западных союзников.

Чиано вернулся в Рим и подготовил для Муссолини обстоятельный доклад о своих переговорах. Однако он несколько изменил акценты Гитлера. То, что фюрер говорил между прочим, не придавая особого значения, вызвало у Чиано настороженность. В ходе воскресной беседы Гитлер сказал, что французы не смогут преодолеть немецкую оборону на западе, так же как и прорвать итальянские приграничные укрепления. При этом Гитлер отмахнулся от сомнения, как не имевшего существенного значения. Но для Чиано – и Муссолини – это было все; они это твердо знали. Итальянцы были убеждены, что они не в состоянии задержать продвижение французов вглубь Италии, а неспособность или нежелание Гитлера учитывать эту слабость итальянцев вызвали у Чиано сомнения относительно правильности оценок Гитлером других аспектов, которых он коснулся во время встречи. Именно это вызвало у Чиано куда большую озабоченность, чем вся остальная информация, которую Гитлер предназначал для передачи англичанам и французам. Это была одна из редких ошибок Гитлера, допущенных при обращении со своими союзниками, и именно она имела роковые последствия. Доклад Чиано испугал Муссолини. Он усилил желание Муссолини держаться в стороне от войны, а также обесценил значительную часть информации, которая предназначалась для французов и англичан, – картину непреодолимой германской мощи.

В данном случае это не сыграло особой роли: западные державы и без помощи Чиано пришли к тем же выводам, на которые Гитлер хотел их натолкнуть. Один вопрос, который английское и французское правительства никогда, даже поверхностно, не рассматривали на своих переговорах и совещаниях, – это возможность прихода на помощь полякам, когда на них будет вестись наступление. Гитлер отдавал себе полный отчет в этом, и только это имело для него значение. С этого он начал объяснения своим старшим офицерам, когда те собрались у него в кабинете на второй день после отъезда Чиано, утром 14 августа. Им, в отличие от Чиано, он не мог рассказывать сказки о Западном вале, немецкой боевой мощи на западных границах и массированных атаках, которые люфтваффе будут наращивать против британских и французских городов. Настало время посмотреть правде в глаза, время принятия решений; только двенадцать дней осталось до того, как армии двинутся на Польшу. Гитлер и люди, собравшиеся в его кабинете, знали правду о соотношении сил на западе. Поэтому выступление Гитлера носило совершенно иной характер, чем его речь перед Чиано.

Он начал с признания, что без значительного элемента риска не может быть ни политического, ни военного успеха. Он хладнокровно и придерживаясь фактов обрисовал фактическую позицию нейтральных стран, неопределившихся и вероятных противников Германии, но ни словом не обмолвился о положении самой Германии, ни слова не было сказано о прочности обороны на западе Германии или о наступательных возможностях люфтваффе. Присутствовавшие все об этом знали. Вместо этого он много говорил о намерениях британцев и французов, словно был полностью информирован о них. Он объяснял, почему не взял бы на себя ответственность ввязаться в войну, будь он на месте Чемберлена или Даладье. Он успокаивал генералов. Нет никаких приготовлений ко всеобщему наступлению против Германии; «люди Мюнхена» не готовы идти на риск, а британский и французский Генеральные штабы сделали довольно трезвые оценки и высказались против вступления в войну. В заключение Гитлер сообщил, что англичане не имеют в виду никаких серьезных акций в связи с гарантиями Польше. Перехваченные телефонные разговоры дали Гитлеру подтверждающие доказательства.

Больше всего в тот момент его беспокоило то, по его словам, что британцы могут попытаться вмешаться в окончательное решение польского вопроса, выступив с новыми компромиссными предложениями для урегулирования проблемы. Поэтому Германии нужно приступить к тотальной изоляции поляков, не игнорируя при этом возможность вести боевые действия также и на западе. Фюрер сказал достаточно, стараясь передать аудитории, что процесс достижения понимания с русскими продвигается и что русские понимают необходимость сокрушить поляков силой. Очень важно, чтобы Германия добилась решающих успехов в течение первых 8—14 дней войны против Польши. И весь остальной мир должен понять, что силовое решение неизбежно при всех обстоятельствах и что польский вопрос будет решен в течение шести – восьми недель, даже если Англия объявит войну, заключил Гитлер.

Во второй половине дня Гитлер и генералы встретились снова. И Гитлер впервые коснулся ограниченности немецких сил на западе. Он говорил о необходимости экономно расходовать силы и не ввязываться в незначительные столкновения. Гитлер потребовал, чтобы армейские командиры изыскали резервы и составили график их переброски на западные границы Германии. Однако в его указаниях не было конкретики. Фюрер сохранял уверенность, что со стороны французов не последует никаких серьезных операций, так как англичане не склонны поддерживать их. Гитлер добавил, что в действительности англичане проводят зондирование, чтобы выяснить, как он, Гитлер, смотрит на дальнейшее развитие событий после падения Польши. Даже самые выдающиеся британские политические деятели, которые настаивали на твердой позиции в отношениях с Германией, начали отступать, прикрываясь «докладом Айронсайда». Гитлер заверил военных, что польская армия не ровня немецкой.

На следующий день рано утром генерал Гальдер встретился со статс-секретарем министерства иностранных дел фон Вайцзеккером. Гальдер передал ему краткое содержание выступлений Гитлера на совещаниях, и Вайцзеккер подтвердил точность данной Гитлером оценки международной обстановки. Фон Вайцзеккер особенно подчеркнул страстное желание Чемберлена и Галифакса избежать кровопролития. Более того, американцы, очевидно, проявляют сдержанность. В целом фон Вайцзеккер согласился с оценкой вероятного хода событий на ближайшие десять дней, данной Гитлером. Этот разговор состоялся до 10 часов утра во вторник 15 августа.

Немного позже в то же утро бывший немецкий посол в Италии Ульрих фон Хассель, один из наиболее решительных членов группы противников Гитлера, посетил английского посла Невилла Гендерсона. Они обсудили визит Чиано в Зальцбург, но, видимо, не были знакомы с подробностями. Гендерсон был настроен довольно пессимистично и считал, что все шансы складываются в пользу войны. Фон Хассель оставался недолго и вернулся домой.