«С ума от голода?»

«А что? Пока не сошел. Живу себе голодным и умным. «С умом» – такого не скажу, заноситься не стану. Да и перед кем? Просто живу умным».

«Голод и ум – это совершенно о разном, чудило! Сам подумай, пораскинь, чем обладаешь… Ума навалом, а нужных связей нет. Просекаешь?»

«Это печально».

«Не то слово. И ты безнадежен».

Отчего-то на память приходит старинная расхожая самоуничижительная чешская шутка о «маленьком чешском человеке»: «Трудолюбив как пчела, но всё одно – свинья». Кто-то взял и унизил нацию. Уязвил ее ни за что ни про что. И ничего, нация проглотила обиду, прикрывшись вечной своей ухмылкой бравого солдата Швейка.

Это чехи. Они такие. Снесут в Праге памятник Коневу, пристроят на «намоленное» место Власова или кого-нибудь из его верных нукеров… Могут и Бандеру зафигачить, с них станется. Скажут: «Для хохмы. Всё равно потом тоже краской вымажем. Как предшественника. Подождем, когда время правильный цвет подскажет, и вымажем».

Идиот в Европе – что юродивый на Древней Руси или дервиш в Арабии: всяк имущий накормит и монеткой одарит.

Но откуда в нас завелась чужеземная «швейковщина»?! Вот вопрос. Ведь три четверти населения и не догадываются – о ком это?! Что за Швейк за такой? Йозеф? Тем более непонятно.

«Комиссованный по слабоумию австро-венграми продавец краденых собак с поддельными родословными».

«Да постой… Я же не сам у себя интересуюсь».

«Прости, не подумал».

Может, и больше трех четвертей живут-поживают в России в неведении, что есть в Чехии такой знаковый персонаж. Никто же не удосужился посчитать. А мне это надо?

Вот такая самоубийственная ирония – это я про пчелу и свинью – грешным делом прижилась в до недавнего братской Чехии.

Если кто не поверил – сочувствую. Проверять, допытываться на месте – настойчиво не советую. Но случись кому невмоготу, помните: мыслями чехи ближе к немцам, в драке – к славянам. Возьмут да и выместят ненароком на вас все свои накопленные для раздачи обиды, в том числе и на себя самих. Чужие обиды – они завсегда больше собственных, лично нажитого. Тем более, когда речь о народе! Народ обиделся, целая нация! А тут ты, сам по себе, один-одинешенек… В отдельно взятой душе чужой обиде не поместится, без нее тесно. Там про «быдло», «генетические отребье»… Прочие мелкие, колючие осколки пренебрежения. Зато на лице места хоть отбавляй. Просто поверьте мне на слово и улыбнитесь. На самом деле чехи совсем не такие. Трудолюбивые и вовсе не свиньи. С завидным чувством юмора и морем самоиронии. Это единственное море в Чехии, если отбросить пиво. Я помню.

24

Лежу себе и пытаюсь восстановить образ ныряльщицы во всех подробностях.

– Спасибо, вот уважил так уважил! – без тени сарказма благодарю вслух того, кто ответственен за выбор сна. Кто-то же должен быть ответственен?

Хомяк слышит меня и мгновенно прекращает сопеть. Он не понимает, с чего и, главное, перед кем я расшаркиваюсь. Еще бы. Ведь это не он, а я в ночь с четверга на пятницу, почитай, весь сон провел чибисом у дороги. Сидел себе, всеми забытый, никем не востребованный, никчемный, привязанный к колышку в полуметре от необъятной лужи говна. И ни тебе взлететь, ни словом прохожих предупредить. От птичьего языка люди как-то исподволь поотвыкли. Не то чтобы он совсем выпал из употребления, скорее уж временно перестал быть востребован и в результате оказался изрядно подзабыт. Реставрация его нетороплива, процесс идет туго, нет у граждан желания доверять опасениям. При том, что в худшее всегда верится проще.

Вот она – магия беспросветно шельмующего телевидения.

Однажды, это неизбежно, до всех дойдет, как их провели, и птичий язык вновь станет основным инструментом общения, если не о протечке речь. Впрочем, и в этом случае, если по широкоформатному мнению пострадавшего во всем повинным окажется государство, а так оно обычно и происходит, придется изъясняться обиняками. Вот только время будет упущено. Миллионы досье распухнут до готовности к неблагополучным решениям, а десятки миллионов окажутся семьями этих миллионов.

Однако же чибис. Беспомощная в своей вовлеченности в людские судьбы птичка. Я во сне. Мне было нечеловечески, по-птичьему жалко прохожих: бредут себе, унылые, сердцами поникшие, никто под ноги не смотрит. Каждый второй говна на подошвы набрал. Того, что от первых осталось. Так и промаялся бессмысленным человеколюбием до утра. Какая после такой ночи работа? Тем более среди людей!

Настроение вокруг: будто все как один из моего сна. Под копирку. А мы еще о подражательстве, зародыше плагиата, спорим, о тайне исповеди задумываемся… Мы же на ней как во сне: верим, что не настучат, но в жен по утрам пристально вглядываемся – не сболтнул ли ночью чего лишнего? По собственной дурости вляпались, извозились, а я, ночная сердобольная птица, отчего-то им неприятен. Почему? Какого ляда? Не понимаю, но по «отловленным» взглядам и телом чувствовал.

Неприязнь, в отличие от любви, чертовски прямолинейна. Не складывается, не спрячешь, отовсюду торчит, даже при значительном усилии.

Похоже, правду говорят, что с четверга на пятницу сны вещие. Суки. Мало того, что дерьмо в сон подсовывают, так и в бодрствовании никак не угомонятся. Суки вещие… Ладно, хоть раз в неделю. В остальные дни только бодрствование угнетает.

Бабуля, отцовская мать, ночи с четверга на пятницу называла цыганскими. Сама, скорее всего, и придумала, больше ни от кого не слышал такого эпитета. «Прозорливой» называли, было дело. В саратовской гостинице дежурная по этажу так высказалась, когда я признался, что она мне приснилась. И как в воду смотрела. А я смотрел на нее и думал, что сны неумеренно приукрашивают действительность. Но чтобы «цыганской»?! Нет, не слышал ничего подобного ни от кого другого, только от бабушки. Мне по душе была бы ночь «накаркивающая». Наверное потому, что сам придумал. Буквально только что.

Чибис у дороги к «цыганской» ночке – она же «прозорливая» и «накаркивающая» – из детской песенки прибился, скорее всего, случайно. Больше накладка, чем умысел. Худшее из ночного репертуара мне обычно подверстывают к самому началу недели и придирчиво следят за соблюдением этого правила. Такая мерзкая укоренилась в последнее время традиция. А неделю ведь как начнешь…

«Не начинай, а…»

На прошлой меня огнем испытывали. Причем не в первый раз, заездили тему. Я, можно сказать, притерпелся, а они все никак не угомонятся. Сначала я вместе с жильцами-погорельцами изо всех сил помогал пожарным. Геройствовал, сдуру лез куда ни попадя, дымом и гарью провонял от волос до стелек в кедах.

Потом что-то мне подсказало, что дом не мой, и я принялся неравнодушно наблюдать за происходящим со стороны. Переживаний от этого, кстати сказать, стало только больше. Вся беда словно на ладони, смотришь и ни на что не отвлекаешься. Тихо сходишь с ума от беспросветности.

Весь следующий день мучился предчувствием неприятностей. Повсюду мерещилось небрежное обращение с огнем, всевозможные замыкания, в голове метроном отбивал единственное слово «э-лек-тро-про-вод-ка». Аспирин не сдюжил. Перед уходом я обесточил дома розетки, даже коробок спичек убрал подальше от клетки, то есть от хомяка. Вечером обнаружил, что весь холод из холодильника растекся по кухонному линолеуму большой мутной лужей. Мутной и теплой.