– Почему? – хмуро спросил Гордюхин.

– Помнится, кто-то из наших ребят ходил в туалет... Во время осмотра. А поскольку все они более или менее воспитанные, то привыкли воду после себя спускать. Чтобы спустить воду, нужно нажать на некий рычажок. А нажав на оный, они, естественно, отпечатки пальцев уничтожили.

– Но проверить надо, – настаивал Гордюхин, все пытаясь поддержать Касатонову.

– Проверим, – опять кивнул Убахтин и наконец улыбнулся, чтобы как-то подбодрить приунывшую Касатонову. – Должен сказать, что я потрясен вашей проницательностью. Первый раз сталкиваюсь с такой занятной понятой.

– Спасибо, – Касатонова поежилась от столь сомнительного комплимента.

– Говорите, убийца курил коричневые сигареты? – спросил Убахтин.

– Да, я в этом уверена.

– Я тоже. – Он поднялся, подошел к сейфу, открыл его и вынул маленькую металлическую пепельницу. Когда он поставил ее на стол, Касатонова увидела в ней несколько коричневых окурков. – Недавно у меня здесь был главный бухгалтер мебельной фабрики. Спросил, можно ли ему закурить. Я не возражал.

– У них там половина фабрики курит коричневые сигареты, – обиженно сказала Касатонова. – Но почему вы решили, что и убийца курит такие же?

– Вы подсказали, – улыбнулся Убахтин, показав длинные темные зубы. – Я уже убедился в том, что вы не ошибаетесь в своих предположениях.

– Я это тоже могу подтвердить, – напомнил о себе Гордюхин.

– Но скажите, – продолжил Убахтин, – а вот вы, как вы догадались, что убийца курит коричневые сигареты?

– В унитазе окурок нашла. Вы же мне сами позволили сходить в туалет? Вот я и сходила. В унитазе плавал окурок. Со следами губной помады.

– Вот это уже кое-что! – наконец-то в голосе Убахтина прозвучало нечто похожее на одобрение. – Почему же этот окурок не увидели мои ребята?

– Уж очень он был похож на какашку.

– А, тогда другое дело, тогда я их прощаю. Хотя прощения они не заслуживают. Почему же вы сразу не сказали об этом окурке?

– Не думала, что это вам интересно. Тем более я только вышла из туалета, все обратили на меня внимание, я смутилась, немного растерялась и... и забыла.

– Лукавите, Екатерина Сергеевна.

– Это не лукавство.

– Что же это в таком случае?

– Кокетство.

– О! – произнес Убахтин, и, кажется, на этот раз в его голосе прозвучало даже нечто похожее на восхищение. – Тогда ладно, тогда простительно. Хотя я допускаю, что вы уже и убийцу вычислили?

– Боюсь ошибиться, Юрий Михайлович.

– Это похвально.

– Ты бы, Юра, отправил все-таки эксперта в балмасовскую квартиру, – не выдержал Гордюхин. – Время идет, дело к вечеру, глядишь, они бы уже сегодня ответили на вопрос – есть отпечатки, нет их... Чего тянуть-то?

– Да отправил я ребят, отправил, успокойся. Когда ты позвонил, я тут же отправил. Должны прийти с минуты на минуту. Сам жду и весь сгораю от нетерпения. Опять же хочу порадовать нашу понятую, – Убахтин чуть склонил голову в сторону Касатоновой. – Ее ведь идея проверяется, ее мысль ищущая и неспокойная! Хотя и несколько запоздалая.

– Запоздалая она или нет – еще неизвестно.

В этот момент без стука распахнулась дверь, и на пороге появился эксперт. Глаза у парня блестели, дышал он часто, видимо, на третий этаж взлетел, прыгая через ступеньки.

– Ну? – произнес Убахтин, и только после этого чуть слышного вопроса Касатонова почувствовала его нетерпение. И поняла замедленность следователя, его вроде бы равнодушие к разговору – он просто весь затаился, сжался в ожидании эксперта.

– Есть, Юрий Михайлович! Есть контакт!

– Кого с кем?

– Преступника с пультом. Там круглая большая кнопка! И на ней самый центр отпечатка в полной неприкосновенности. А с противоположной стороны еще один палец во всей своей первозданной красе!

– Лишь бы это был не балмасовский палец.

– Наверняка не его! Если бы он решил выключить телевизор, то ему не было бы никакой надобности отмечаться и на другой стороне пульта. Он бы и так дотянулся.

– Вывод? – воспрянувшим голосом спросил Убахтин. – Вывод все тот же – нет такого преступника, который не оставил бы следов. Следы всегда остаются, Екатерина Сергеевна! Что бы вы мне ни говорили, в чем бы вы меня ни убеждали! – Убахтин азартно потер ладонями одна о другую, и Касатонова, кажется, даже почувствовала, какая там сейчас между ладонями возникла температура.

– Да я вроде бы ничего такого не говорила, – Касатонова растерялась от слов Убахтина.

– И я о том же, Екатерина Сергеевна! – воскликнул следователь, и она увидела, что и глаза его ожили, и движения приобрели какую-то осмысленность. До прихода эксперта жесты Убахтина казались ей бестолковыми, ненужными, случайными, короче говоря, глупыми. Да, жесты бывают глупыми, позы бывают дурацкими, взгляды тупыми, когда нет в тебе куража, а для куража искра нужна, запал, какой-никакой бикфордов шнур.

– Все! – Убахтин резко поднялся со своего стула, прошелся по кабинету из угла в угол по диагонали и остановился перед экспертом. – Дуй в лабораторию, проявляй, закрепляй, трави эти отпечатки всеми своими растворами, кислотами, ядами, но чтобы через час фотографии – увеличенные, четкие, красивые, пусть даже мокрые, лежали на моем столе!

– Понял!

– Постой! А что ты нашел в туалете?

– Юрий Михайлович... Как вам сказать... Ведь за время осмотра мы же почти все посетили это скорбное место, все там отметились по разным причинам...

– Но после меня! – успела вставить Касатонова. – До меня там никого не было. Иначе бы не плавал окурок в унитазе.

– Так это был окурок! – раскаянно протянул эксперт. – Я видел этот комочек, видел... Но решил, что хозяин не слишком тщательно спустил воду. Виноват!

– Задача ясна? – спросил Убахтин у эксперта, и тот мгновенно исчез за дверью. – Ну что сказать, – Убахтин виновато развел руки в стороны. – Без ошибок не бывает. Главное – их осознать, искренне покаяться и немедленно исправить. Верно говорю, Коля? – спросил Убахтин у участкового.

– Верно, Юра, все верно. Я всегда знал, что на тебя можно положиться.

– Да, я такой, – Убахтин взял наконец конверт, который все это время лежал на столе. – Теперь займемся фотками.

Следователь вынул пачку касатоновских снимков и аккуратно разложил их в ряд на столе. Яркие, цветные, бликующие, они могли показаться даже праздничными, если бы не их зловещее содержание. Увеличенные в два раза по сравнению с убахтинскими, снимки производили более сильное впечатление. Над ними Убахтин разложил снимки, сделанные его фотографом. Он отобрал только те, которые совпадали по содержанию с касатоновскими, поэтому выкладывать все три десятка, нащелканные экспертом, надобности не было.