– Есть. Но вы почему-то ими не заинтересовались.

– От стеснительности, Екатерина Сергеевна. Это все моя дурацкая робость.

– Так смелее же, Юрий Михайлович! Шашки вон! Шпоры в бока! Знамена выше!

– Где вы их нашли?

– На дороге.

– На какой дороге? – с бесконечным терпением спросил Убахтин, маясь от необходимости задавать эти вопросы – ведь час назад она сидела здесь, перед ним, и готова была развеять все его недоумения.

– Сразу за нашим домом. В ночь убийства там машина стояла...

– Может быть, вам и номер известен?

– Не все сразу, Юрий Михайлович. И номер будет, имя, фамилия...

– Чья фамилия? – голос следователя предательски дрогнул – уж слишком невозможное обещала Касатонова.

– Как чья? – удивилась Касатонова. – Убийцы.

– У вас есть... Как бы это сказать... Предположения?

– Есть.

– И вы можете...

– Конечно, нет! Я не могу вот так с кондачка бросать тень на человека! А вдруг ошибаюсь?! А вы посадите, начнете пытать! Иглы под ногти, свет в глаза, эти... как их... испанские сапоги!

– Екатерина Сергеевна, – начал Убахтин как можно уважительнее, причем эта его уважительность, похоже, была совершенно искренней. – Я уже убедился в том, что вы не ошибаетесь. Да! У вас ведь телефон с определителем?

– Разумеется.

– Вы говорили, что опасаетесь возвращения грабителей... Скажите, на определителе нет чужих номеров?

– Ни единого. Но есть несколько, три или четыре, неопределенных. Кто-то настойчиво ко мне пробивается, но, как вы сами понимаете, из автоматов.

– Некоторое автоматы тоже определяются, – заметил Убахтин.

– Значит, они знают, откуда можно звонить.

– Скажите... Вы одна живете в квартире?

– Да, – вопрос Касатоновой явно не понравился.

– В городе есть еще близкие вам люди?

– Сын.

– У него все в порядке?

– Вроде, – Касатонова запнулась. – Во всяком случае, на сегодняшнее утро... Он звонил.

– Может быть, вам стоит и его предупредить?

– Ему тоже что-то угрожает?

– Как знать... Осторожность никогда не помешает. Я высылаю сейчас к вам парнишку. Он подключит нечто записывающее.

– Я должна буду с этим как-то управляться?

– Вам ничего делать не надо. Эта машинка будет работать сама по себе. Чего не бывает, вдруг грабители позвонят, вдруг скажут что-нибудь забавное...

– Как я узнаю вашего парнишку?

– Он вам подмигнет. Сначала одним глазом, потом другим, а потом двумя сразу. Запомнили?

– Я записала.

– Тогда... всего доброго. В случае чего – звоните.

– В случае чего – заходите, – ответила Касатонова и положила трубку.

Убахтин повертел трубку в воздухе, как бы не зная, что с ней делать дальше. Разговор с Касатоновой показался ему полезным. Даже обнадежил, вызвал слабую такую то затихающую, то снова возникающую мелодию уверенности. Но в то же время осталась раздраженность. Не все говорила Касатонова, о чем догадывалась, к чему пришла в бабьих своих фантазиях, – так жестковато подумал Убахтин и тут же усовестился. Касатонова подсказала несколько дельных вещей, одни окурки в губной помаде чего стоят. «Но если бы я пошел на убийство, – подумал Убахтин, – я бы постарался придумать нечто маскирующее, нечто сбивающее с толку. В конце концов, разбросать перемазанные в помаде окурки не такая уж и хитрая придумка. Но если кто-то до этого додумался...»

Ход неплохой.

Но в то же время на этом убийстве явно какой-то женский налет. Помимо окурков, есть уборка в доме, вымытая посуда, расставленные по местам тарелки, подвешенные рюмки, выключенные телевизор, свет...

На этом месте мысли Убахтина замедлились и пошли кругами, он даже сам не заметил, как его рассуждения приобрели некое вращательное движение. Через минуту он опять думал о выключенном телевизоре...

Убахтин еще раз посмотрел отпечатки пальцев, обнаруженные на пульте, и поймал себя на мысли о том, что этим самым пультом телевизор был выключен, а потом убийца выключил и свет...

– А на фига?! – уже раздраженно спросил себя Убахтин. – На фига ему брать на себя эту заботу – выключать свет и телевизор? Экономный очень? Боялся хозяина в расходы ввергнуть? Интере-е-есно! В затылок стрелять можно, а перерасхода электричества он боится?! А вдруг, – и Убахтин осекся в своих предположениях. – А вдруг он это сделал механически? Не задумываясь... Как это делает каждый, живущий в стесненных денежных обстоятельствах...

* * *

Последние события как-то незаметно, но очень быстро приучили Касатонову к осторожности, даже опасливости. Как ни был плох замок, поставленный слесарем Пыжовым, но это все-таки был замок, и, закрыв за собой дверь, Касатонова тут же, не задумываясь, опустила стопорную кнопку. Теперь никто, даже владея ключом, войти в квартиру не мог. Если он, конечно, не был слесарем Пыжовым, который мог попросту прийти со своей безотказной фомкой.

Бросив сумку на крючок в прихожей, Касатонова прошла в комнату, остановилась на пороге. Выражение лица ее было недовольное, если не сказать брезгливое. После того, как здесь побывали грабители, она везде чувствовала нечто чужое, неприятное, почти зловонное. В комнате как бы присутствовала ненавистная ей психическая энергия, которая клубилась вокруг всех мест, которых коснулись грабители. И тогда, не откладывая, она сбросила туфли в прихожей и, подхватив в ванной тряпку, пропитала ее какой-то химической гадостью и принялась протирать все, что можно было протереть – подоконники, стенки книжного шкафа, который раз протерла пол, дверь в ванную и в комнату. Подсохшие розы, с которыми как-то заявился сын, она, не колеблясь, выбросила в мусорное ведро. Дошло до того, что, поднатужившись, сдвинула с места раздвижной диван и протерла пол под ним, тем более что он и без грабителей в этом давно нуждался – там скопились какие-то бумажки, фантики, обгорелые спички и просто клочковатая пыль, которая всегда скапливается в местах темных и затхлых.

Наткнувшись взглядом на подсохшие розы в ведре, она тут же выскочила на площадку и вытряхнула их в мусоропровод.

– Как хороши, как свежи были розы, – проворчала Касатонова с мстительным выражением лица.

В этот момент позвонил Убахтин. Что-то спрашивал, уточнял, намекал, – Касатонова отвечала, не задумываясь, даже с какой-то агрессивностью, все еще борясь с враждебной энергией, которой в комнате становилось все меньше. Это она отметила про себя – комната была далека от прежнего уюта, выглядела бестолковой и непричесанной, но это была уже ее комната.

Наконец Убахтин насытился и отвалился.

Касатонова бросила трубку, но телефон тут же зазвонил снова.