Потом я услышала женский голос:

– Смотрите-ка, пошевелилась. Похоже, она приходит в себя. Нужно позвать Игоря Владимировича.

Чьи-то руки подоткнули одеяло и поправили мне подушку.

Послышались шум приближающихся шагов и мужской голос:

– Пришла в сознание? Доктор осторожно приподнял мне веко:

– На свет реагирует. Хорошо. Проверим пульс. Я почувствовала, как его рука прикоснулась к запястью.

– Пульс уже лучше.

Приоткрыв глаза, попыталась вспомнить, как я тут оказалась? В памяти прокручивались обрывки того дня: следователь, допрос, шеф, распластанный на полу…

Что-то еще? Было что-то еще очень важное…

– Игорь Владимирович, она глаза открыла!

Это было последнее, что я услышала, прежде чем опять впасть в беспамятство…

Первое, что я увидела, придя в себя, – комнату с белыми стенами, залитую солнцем из открытого окна, и капельницу. Глядя, как из пакета в капсулу капельницы падают капли раствора, я поняла, что жива.

Попробовала встать, но не смогла.

– Не двигайтесь, вам нельзя. Сейчас позову доктора, – услышала знакомый женский голос.

Поясница болела, голова раскалывалась. Я застонала и увидела склоненное надо мной лицо доктора. Он внимательно посмотрел и спросил:

– Как вы себя чувствуете?

– Все болит… Что со мной?

– Вы не помните, что с вами произошло? – спросил он, усевшись на край постели.

– С трудом…

– Тогда не нужно. Не напрягайтесь пока, не то заболит голова. Потом вспомните.

– Нет… сейчас…

Доктор ушел, я же старалась изо всех сил не впасть в беспамятство, а вспомнить то, что мне казалось очень важным.

Тут сестра легким движением руки мазнула чем-то мою руку и всадила иглу в вену. Запахло спиртом. Тепло разлилось по телу, веки стали тяжелыми. Это последнее, что я запомнила…

Постепенно память вернулась ко мне. Когда же всплыли события последних дней, то я засомневалась, не плод ли это моего больного воображения.

Я нахожусь под следствием, а шеф… Интересно, что с шефом? Я убила его?.. Но это не все… Еще что-то было… Ребенок! Что с моим ребенком?

Я коснулась руками живота, но ничего не поняла. Интересно, можно отсюда свалить?

Аккуратно вытащив иглу из вены, я попробовала встать, но безуспешно. У меня потемнело в глазах, и закружилась голова. Упав навзничь на подушку, я ударилась головой о спинку кровати. Вдобавок ко всему, что-то металлическое свалилось на пол. На этот шум прибежала медсестра.

– Что произошло? Вы не должны вставать! Вам запрещено! Вы еще очень слабы, – сказала она и всадила в вену иглу. – Если вам что-нибудь потребуется, то позовите меня. Для этого вам не нужно вставать.

– Что случилось? – спросил заглянувший в палату доктор. Сестра принялась жаловаться на меня, но тот послал ее обедать.

– Вижу, что дело идет на поправку. Вы уже пытаетесь встать на ноги, но еще рановато, – сказал доктор.

– Я ждала ребенка, – спросила я. – Что с ним?

– Ребенка у вас больше нет, – тихо ответил доктор. – Мы сделали все, что было в наших силах.

– Оставьте меня, – попросила я, отвернувшись.

Я долго лежала, тупо уставившись в потолок, и до меня никак не доходил смысл сказанного: «Ребенка у вас больше нет»…

Не могу поверить в это… и никогда не поверю…

Как больно! Ведь я так хотела этого ребенка, так хотела…

Боль усмирила злобу, и я желала сейчас, чтобы рядом были Денис или мать, чтобы кто-нибудь из них сидел рядом и держал за руку…

Было время, когда я меняла ход событий, но теперь не вмешиваюсь. Теперь они меняют мою жизнь, а мне приходится лишь смиряться…

От жалости к себе и потерянному ребенку я заплакала, стараясь это делать как можно тише, чтобы никто не слышал. Вскоре я зарыдала в голос…

Подошла медсестра и, вместо сочувствия, строгим спокойным голосом сказала, что плакать противопоказано, так как мне вредно расстраиваться, и вколола укол. Я впала в бессознательное состояние…

В те моменты, когда я приходила в себя и вспоминала, что ребенка больше нет, мне хотелось дико кричать, бить все вокруг, выброситься из окна. Как только я начинала кричать, ко мне подбегала сестра и вводила транквилизатор. Я тут же проваливалась в спячку.

Сколько это продолжалось, не знаю. Когда все летит к чертям, какое дело до времени?..

Приблизившись к раскрытому окну, я вдохнула полной грудью. Что-то закололо с левой стороны. Я прислушалась к стуку своего сердца. Отлегло…

Смотрю на голубей, что бродят парочками под окнами. Автомобили проносятся, шурша шинами по асфальту. На светофоре они останавливаются, и дорогу переходит женщина с коляской. При виде детской коляски у меня защемило сердце, и слезы хлынули из глаз…

Смогу ли я когда-нибудь жить без боли? Или я обречена?

Смотрю вниз, и земля зовет меня. Хочу прыгнуть из окна, избавившись наконец от бредовых идей, что долбятся в виски… Хочу распластаться на асфальте кровавым плевком, добровольно капитулировав перед жизнью…

Жуткая боль, сковавшая голову, вырвала меня из реальности. Я закричала.

Чьи-то сильные руки схватили меня… Уложили насильно в постель… Запах спирта… Игла вспарывает вену… и тут я уплываю…

Вздох, другой, яркий свет по глазам… В голову медленно возвращаются мысли, воспоминания… и боль, но я больше не кричу. Кусаю руку до крови и молчу, иначе меня заколют так, что превращусь в «овощ».

Я должна сдерживать свои суицидальные порывы. Ведь у меня теперь есть цель, вернее – миссия. Я должна отомстить.

Постепенно я прихожу в себя: двигаюсь, ем, выхожу на улицу и сижу на лавочке. В больнице меня побаиваются. Прошел слушок, что у меня не все дома. Я ни с кем не общаюсь, гляжу на всех исподлобья, молчу…

Вечером в палате, как всегда, сумрачно. С моей психикой явно что-то не в порядке. Кто знает, может, это отец наградил меня какой-нибудь психической болезнью, а может, мое окружение, – ненавидящее и презирающее, сделало свое дело. Разве я виновата, что моя психика не справляется с реальностью этого мира?

Скрываясь от врачей, выкуриваю по пачке сигарет в день, роняя пепел на колени. Глотаю дым, в ожидании спасительницы-ночи, с ее тишиной и отчужденностью. Главное, отмолчаться, отвернувшись к стене.

Все спят. Стоя у окна, я встречаю рассвет. Вижу кусок серого неба с примесью грязи от выхлопных труб.

Мысли путаются в воспаленном мозгу. Я прощаюсь с моим безвозвратным прошлым, пребываю в гнусном настоящем, будущего страшусь.

Сражаюсь с собственной тенью, что причиняет боль, и мне так тяжело ей сопротивляться. Тени прошлого… Ностальгия по несуществующему…