— Наверное, это могилы королей. Целая династия…

Джеймс молча пересчитал курганы. Их было восемь.

— Да, похоже… — ему вовсе не хотелось говорить о давно минувших эпохах. Его гораздо больше интересовала девушка, бесшумно, как эльф, скользившая рядом.

Оглянувшись, он заметил две ровные, нигде не пересекающиеся цепочки следов, тянущиеся параллельно от самого забора. Почуяв в этом недоброе предзнаменование, он нарочно несколько раз пересек следы Лорен, и даже немного прошел по ним, стараясь слить их со своими в единую тропку.

Лорен не обращала внимания на его странные маневры. Ей было бы гораздо лучше одной, а рядом с ним она чувствовала себя чем-то ему обязанной, и это ей категорически не нравилось. Чувство вины огромная разрушающая сила.

Она знала несколько случаев, когда женщины из-за обманного чувства вины, ну еще из благодарности, выходили замуж. Впрочем, ее бабушка считала, что в семье вполне достаточно и любящего мужа. Гораздо удобнее не самой любить, а брать то, что предлагает мужчина. Но подобная жизнь была Лорен не по душе.

В девять они повернули обратно, всё так же молча пройдя обратно по своим же следам. Теперь, к тихому удовлетворению Филдинга, их следы превратились в небольшую тропку. Подойдя к дому, остановились. Отец Лорен, давно заметивший незнакомую машину у крыльца, вышел из дому им навстречу. Ей пришлось познакомить мужчин.

Титул Джеймса не произвел на мистера Смита особого впечатления. Наоборот, он принахмурился, не видя для своей дочери ничего хорошего в подобном знакомстве. Но, узнав, что граф приехал из Лондона лишь для того, чтобы перекинуться с ней парой фраз, вынужден был пригласить его в дом.

Хлопотавшая по хозяйству миссис Смит радушно позвала гостя позавтракать с ними, и он охотно согласился. При более тесном общении Джеймс и в самом деле оказался совсем другим человеком, нежели думалось Лорен. Был открыт и улыбчив. Когда они, закусив, вновь решили прогуляться, все домочадцы были очарованы столь приятным знакомством.

На этот раз Лорен решила показать Джеймсу окрестности деревни с другой стороны, считая, что руины римских построек вполне достойны его внимания. Но, так же как и на пустошах, его мало интересовали безмолвные камни. Всё его внимание было посвящено идущей рядом девушке.

Стараясь исполнить святой долг гостеприимства, Лорен увлекательно рассказывала ему о защитном вале, сооруженном римлянами для защиты от саксов, мимо остатков которого они проходили, но он видел только мягко улыбающиеся губы и светящиеся прелестным оживлением глаза.

Почему он сразу не разглядел всего этого? Почему позволил их отношениям провалиться в пучину оскорбительного недоверия? И винить ему, кроме себя, совершенно некого, ведь это он хотел использовать эту удивительную девушку в своих не слишком красивых целях, за что жестоко расплачивается теперь.

Они пробродили по окрестностям почти до вечера. Возвращаясь домой, Лорен сказала ему честно:

— Джеймс, вы приехали совершенно напрасно. И напрасно на что-то надеетесь. Я уже говорила вам, что люблю другого, и вам нужно с этим смириться. Посмотрите вокруг, девушек так много, и многие из них лучше меня. К тому же, как ни верти, но мы с вами вовсе не пара.

Поняв, что это и в самом деле конец, Джеймс чуть не застонал вслух. Боль была такой, будто ему крючьями раздирали внутренности. Соглашаться на окончательный разрыв он не хотел. Просто не мог.

Попытался найти хоть какой-то компромисс:

— Нам нужно время, Лорен. Чтобы всё обдумать беспристрастно. Я ведь вижу, что твоя новая любовь такая же безответная, как и моя к тебе. Почему бы нам не встретиться, скажем, через полгода? И тогда будет ясно, что нам нужно. И тебе, и мне. — Он взял ее за руку и пристально заглянул в глаза. Его лицо было печально и очень, очень серьезно. — Давай попробуем, я очень тебя прошу.

Уже одно то, что она полгода не будет видеть его умоляющих глаз, внушило Лорен изрядный оптимизм. К тому же за такое приличное время всё может случиться. Возможно, он встретит другую, или его родня потребует жениться, чтобы было кому передать титул.

Она охотно согласилась, на что он снисходительно покачал головой и проницательно заметил:

— Надеешься, что я встречу другую, которая сможет вытеснить из моей души тебя? Если честно, я бы тоже этого хотел, но вряд ли это возможно.

Они распрощались, и граф уехал, вырвав у нее обещание встретиться ровно через шесть месяцев и рассказать, чем она занималась всё это время.

Лорен вновь осталась одна, что ее вполне устраивало. Душа слишком болела, чтобы можно было переложить хоть часть этой боли на другого человека. И она даже не надеялась, что со временем боль успокоится. Не утихла же она за двести лет, так с чего бы теперь?

Порой боль была непереносимой и она жалела, что нельзя заснуть обратно, — проснулся, и ничего не помнишь. Но, увидев очередной сон-воспоминание о нежной любви де Мариньи, о его страстных объятьях и безграничной преданности, просила у него прощения за свои трусливые неблагодарные желания.

Чтобы знать наверняка, где же стоит тот летний дворец, что снился ей столько времени, она зашла в Интернет и несколько дней бродила по виртуальной Франции, просматривая все сохранившиеся загородные дворцы.

И на третий день, увидев панорамную съемку музея под Байе, поняла, что это и есть шато ее отца, данное ей в приданое. Это было настоящим потрясением, и она с дрожащими от боли и радости губами долго вглядывалась в его апартаменты, вспоминая свое недолгое замужество. Она даже нашла их с Полем супружескую спальню, в которой, увы, всё уже было иначе.

Приближалось рождество. И чем ближе оно было, тем сильнее душу Лорен захватывало леденящее чувство обреченности. Перед рождественскими каникулами она внезапно решила, что не поедет на праздник домой, как делала всю свою жизнь, а отправится туда, где была счастлива когда-то Николь и где прошли ее последние, такие пронзительные, горестно-счастливые, дни.

Предупредив удивленных родителей, она даже не стала объяснять, зачем она едет. Разве о таком расскажешь? Переплыв Ла-Манш на пароме, вновь очутилась на земле Франции, и медленно поехала в Байе.

Не заходя в шато, пошла на берег, где таким же ненастным вечером они с Полем встретились, чтобы никогда уже не расставаться. Во всяком случае, в той жизни.

Парк стоял потерявший всю свою листву. Она молча брела по центральной аллее, кутаясь в непромокаемую куртку и натянув на голову капюшон с меховой опушкой. Но всё равно холодный ветер с пролива пронизывал до костей, заставляя ее зябко ежится.

Ноги сами знали дорогу, Лорен даже не смотрела по сторонам. Выйдя за чугунную ограду старого парка на центральную площадь, остановилась возле куска серого гранита с выбитыми на нем именами погибших здесь во времена якобинского террора.

Найдя среди них чету де Мариньи, печально склонила голову, и положила на камень захваченные с собой лиловые фрезии, что так любила при жизни Николь. Прощально помолчав, направилась к берегу и минут через двадцать вышла как раз к роковому месту.