Он будто въявь чувствовал ее запах, нежный вкус ее тонкой кожи, страстный восторг от обладания ее изумительным телом и понял, что в его жизни для других женщин места нет.

Дюмон горестно скривил рот. Как же ему теперь быть? Сделать вид, что ничего не случилось и жить дальше, как ни в чем не бывало? Но как ласкать одну женщину, зная, что беззаветно любишь другую?

От странных, бессвязных мыслей разболелась голова. Поль медленно пошел прочь, уже зная, что каждое место этого поместья полно воспоминаний. И его и не его. Может быть, ему стоит обратиться за помощью к семейному врачу и избавиться от этих ненужных ему видений? Но тут же из души рванулся такой неистовый шквал протеста, что он понял, так он сотрет из своей жизни самое лучшее, что только может быть с человеком. С мужчиной.

Что ж, придется расстаться с Элен. Эта мысль была неприятна, даже мучительна. Пусть он понял, что то чувство, которое он принимал за любовь, было лишь бледным ее подобием, но всё-таки он хорошо относился к женщине, которой объяснился в любви и которую прилюдно назвал своей невестой. И порвать с ней так быстро, без всяких видимых причин, просто не может. Да и недостойно это настоящего мужчины. Но и жениться на ней он тоже не может. Просто заколдованный круг, из которого нет выхода. Как быть?

С тяжелым сердцем Поль рассеянно посмотрел вокруг, и нынешние заботы плавно унеслись на задний план. Уже никуда не торопясь, он пошел по пустынному парку, вспоминая всё новые и новые детали знакомства и встреч с Николь.

Горько-сладкие видения снова захватили душу. Мысль о прелестной девочке, ставшей его женой в той, ушедшей жизни, была так отрадна, что он улыбался, даже зная, чем всё это кончится…

…Выбравшись из очередной лужи, де Мариньи со злостью посмотрел на свои высокие ботфорты, заляпанные грязью до самого верха. Ох уж эта грязная французская весна! Даже в Париже сейчас грязно, что уж говорить об этой жалкой деревне, Байе…

Виконт с силой потопал ногами, стараясь отряхнуть засохшую грязь, но это ему не удалось. Пачкать руки в тонких замшевых перчатках он не захотел, и, досадуя, что камердинер остался в сломавшейся неподалеку карете, широкими шагами направился через запущенный парк к видневшемуся сквозь распускающиеся деревья шато.

Запнувшись о лежащий посредине дорожки булыжник, негромко выругался. Похоже, никто из семьи в доме не живет, иначе парк бы не был в таком безобразном состоянии. Повернув на широкую центральную аллею, увидел неподалеку от облупившейся белой ротонды невысокую женщину в грубой шерстяной накидке, держащую в руках огромные садовые ножницы явно не по росту. Она упрямо сражалась со старым розовым кустом, обрезая сухие побеги.

Подойдя к ней на расстояние вытянутой руки и не считая нужным снять шляпу, поскольку перед ним явно была местная крестьянка, де Мариньи грубовато спросил:

— Где здесь можно нанять кузнеца?

Вздрогнув, женщина стремительно обернулась. Едва взглянув на нее, он усмехнулся и стянул с головы широкополую шляпу. Перед ним была совсем молоденькая девушка, почти девочка, с огромными фиалковыми глазами, бледным фарфоровым лицом и розовыми губками.

Волосы ее покрывал темный чепец, под грубой накидкой виднелась тонкая синяя рубашка и платье из недорогой саржи стального цвета, более подходящее не дождавшейся жениха старой деве, нежели юной девушке. Но, насколько знал де Мариньи, местные крестьянки так не одевались. Кто же она? Может быть, дочь здешнего священника?

Окинув его вовсе не испуганным, а скорее изучающим, взором, девушка мелодично ответила:

— Кузница на окраине деревни, с того конца. — И взмахом изящной ручки указала нужное ему направление.

Но де Мариньи уже не столько интересовал кузнец, сколько эта юная красавица. Будь она в Версале, у нее отбоя бы не было от поклонников. И почему-то в мозгу тут же всплыла удивившая его самого мысль: какая удача, что они не в Версале! Хотя еще пару дней назад он ужасно не хотел его покидать. Вернее, даже не королевский двор, а постель мадам де Тавернье.

Поклонившись, он спросил медовым голосом:

— Кто вы, милое дитя?

Чуть усмехнувшись, девушка ответила без грана кокетства:

— Я не дитя, я давно выросла.

При этом в ее голосе прозвучала такая печаль, что виконт внимательнее всмотрелся в ее нарочито спокойное лицо. Она смотрела на него прямо, с молчаливым достоинством, и такими не по годам мудрыми глазами, что он внезапно понял, что развязная легкость, с которой он обычно вел себя с женщинами, в этом случае совершенно неуместна.

Посмотрел на шато, и в его голове мелькнула неприятная догадка.

— Чей это дом?

Ответ прозвучал с некоторой долей непонятого им недовольства:

— Маркиза д'Артуа.

Де Мариньи сделал шаг назад, как бы выражая почтение к произнесенному имени. И настойчиво повторил свой вопрос:

— А кто вы?

Ответ шокировал его своей жестокой прямотой:

— А я ублюдок маркиза д'Артуа. Зовут меня Николь Лавалье. Я здесь живу.

Виконт всё мгновенно понял. Вот почему так запушен парк. Никто из законных наследников не появлялся в шато уже много лет, чтобы не встречаться с внебрачной дочерью маркиза. Наверняка с самого момента ее рождения.

— А ваша мать?

Девушка болезненно передернула плечами.

— Умерла… — не ожидая очередного вопроса, предупредила: — Она была местной крестьянкой.

От Николь так явственно веяло печалью, даже тоской, что де Мариньи невольно проникся к ней сочувствием. Он не раз сталкивался с подобными ситуациями — бастарды, вынужденные прозябать на жалкие крохи с родительского стола. Не нужные ни высокородной родне, считающей их жалкими крестьянами или мещанами, смотря по обстоятельствам, ни материнской родне, не допускающей их в свой круг по причине незаконности рождения и считающей барчуками.

Со стороны шато послышались быстрые шаги, и на аллею выбежала хорошенькая черноглазая девушка в гораздо более ярком наряде, чем Николь. Окинув быстрым взглядом незнакомца, сделала быстрый книксен и, приговаривая:

— Николь! Тебя ждет падре Шарни! — увлекла за собой девушку.

Виконт понял, что это личная служанка Николь, явно считающая себя первостатейной красоткой. Быстро идя прочь, она то и дело оборачивалась и бросала в сторону де Мариньи зазывные взгляды. Виконт задумчиво посмотрел им вслед. В его голове зрел некий план, который он решил во что бы то ни стало привести в исполнение.

Дойдя до кузницы, рассказал о поломке, обрисовал место, где осталась карета и вернулся в шато.

На сей раз он властно постучал в бронзовый, позеленевший от времени молоток главного входа. Дверь через довольно длительное время открыл неприятного вида пожилой мужчина.

— Что вам угодно?

Виконт чопорно представился: