Сергеев с досадой махнул рукой:

– Все торопишься. Отправлю тебя, когда надо будет.

– Нет, я серьезно.

– И я серьезно. Ты здесь гость, хозяин – я. Из-за тебя без обеда остался. А теперь терпи до ужина.

– Я уже пообедал, – улыбнулся Поляков.

– У кого?

– Шучу, шучу… Так, перекусил в буфете.

– То-то, – проворчал Сергеев, – с тебя станется. Моя старуха в твою честь все печи затопила.

– Правду говорю, Константин Николаич, мне к утру обязательно надо быть в Загряжске.

– Ну и будешь! Перекусим, поговорим о делах, и убирайся на все четыре стороны. Больно ты мне нужен!

Уютный домик. Обвитая зеленью веранда. Резные наличники.

Кусты акаций. Сарай, коровник, деревянные клети для кур.

– Солидное у тебя хозяйство, Константин Николаич, – говорил Поляков, моясь в небольшой баньке, расположенной в глубине сада и специально для него вытопленной.

– По-культурному живем, – вздохнул Сергеев. – У меня ведь, сам знаешь, гвардия: старуха, два сына, дочь, снохи, внуки, да и я по-стариковски люблю в огороде поковыряться. Как Мичурин сказал? Каждый человек должен в своей жизни посадить хоть одно дерево, так, что ли?

– Это верно, – сказал Поляков, вытираясь мохнатым полотенцем, – надо украшать жизнь!

– Ну и сложение у тебя, брат! – сказал Сергеев. – Илья Муромец, честное слово!

Поляков засмеялся:

– Тебе силенки тоже не занимать, недаром твоя старуха в оба за тобой смотрит.

– Это верно, – согласился Сергеев, – обижаться не могу. Порода такая: до ста лет живем, дед мой в восемьдесят женился. Только росточком бог обидел.

– Мал золотник…

– Я не о том. У тебя сила красивая, а у меня она какая-то куцая, черт ее разберет. Да ведь, конечно, – он вздохнул, – молодость. Тебе сколько? Сорок есть?

– Около того.

– Вот видишь! А мне уже шестой десяток на исходе.

Из предбанника они вышли в сад. Сквозь листву пробивались золотые лучи заходящего солнца, отбрасывая на дорожки длинные тени деревьев, кустов, высоких деревянных колышков на помидорных грядах. Смородина крохотными зелеными бутончиками уже пошла в ягоду, и ее сладковатый аромат мешался с запахом травы, первых цветов, распускающихся яблонь. Сад сиял всеми оттенками зеленого цвета, от салатного до темного. Поляков вдыхал воздух, казавшийся после бани холодноватым. Хорошо, черт побери! Вспомнилось давно позабытое ощущение отдыха где-нибудь в Сочи или в Крыму. Море с тихим рокотом набегает на каменистый берег, в синей дали белеет дымок парохода, бронзовые юноши и девушки прыгают в воду с вышки, распластав в воздухе тонкие руки. Хочется подставить солнцу спину и лежать, наслаждаясь правом ни о чем не думать.

Обычно Сергеевы обедали в просторной кухне, но сегодня, по случаю гостя, в «зале» накрыли огромный стол под тяжелой, свисающей до пола скатертью. Обстановку этой комнаты, низкой и полутемной, дополнял диван с высокой спинкой, увенчанной деревянной полочкой, где по ранжиру стояли белые слоны. Потускневшая рама большого зеркала была скрыта темно-зелеными листьями фикусов, стоявших в больших деревянных кадушках.

Жена Сергеева, высокая сухощавая женщина с озабоченным лицом, прямые и строгие черты которого говорили о былой красоте, накрывала на стол. Ей помогали обе снохи.

Полотенце, поданное Полякову вместо салфетки, было расшито на концах красными петушками и курочками. Под клеенкой лежали деньги, предназначенные на текущие расходы. В граненых графинчиках переливались настойки и наливки домашнего изготовления, на тарелках громоздились закуски: соленые огурцы, маринованные грибки и помидоры, квашеная вилочная капуста, ветчина собственного изготовления, несколько желтоватая и жесткая.

И все же Полякова не оставляло то странное беспокойство, которое испытывает человек, попавший в дом, где только что произошла ссора: с приходом гостя она прекращена, но следы ее наложили на все тягостный отпечаток. Из-за дверей доносились приглушенные голоса, сердитое перешептывание, торопливые шаги, как будто два человека ссорились и кто-то третий уговаривал их замолчать, ссылаясь на присутствие в доме постороннего человека. Может быть, ничего этого не было, но Полякову так казалось: какие-то нервные шорохи, сердитое хлопанье дверями.

Сам Сергеев был невозмутим. Он сидел за столом без пиджака, расстегнув ворот рубашки с большой медной запонкой, обнажив заросшую рыжими волосами могучую грудь и толстую шею в глубоких, точно зарубцованных морщинах.

Поляков знал его манеру пить и знал также, что отказываться бесполезно. Две стопки выпили под огурчик, одну – под суп, густой и наваристый, распространявший вокруг клубы пара и дразнящий аппетит запах, потом еще одну – под суповое мясо, обильно смазанное горчицей, и, наконец, последние две – под второе: жареную свинину с картофелем.

С каждой рюмкой лицо Сергеева краснело и приобретало благодушно-лукавое и умильное выражение.

– И чего ты с ним ссоришься? – говорил он о Канунникове. – Случайный человек в нашем деле, случайно попал, случаем и уйдет. Подкапывается под тебя, а ты ему карты в руки.

– Зато к тебе благоволит, – заметил Поляков.

– Буду я из-за него кровь портить! С начальством, брат, нужно жить в ладах, чтобы работать не мешало. Возьми меня, сто процентов использования пробега, а ни с кем не ссорюсь.

– Это липа.

– Нет, не липа! Я клиенту говорю: «Нужны тебе машины – загружай в оба конца, чем хочешь загружай, только распишись мне в путевке, что туда и обратно вез».

– Вот они и гонят в одну сторону порожняком, а расписываются за обе. Твоих машин на тракте полно, и все порожние.

– А мне-то что? Пусть ищут обратный груз! Зачем мне голову ломать? Пусть клиент ломает. Беру я с него в оба конца, вот он и начинает мозгами шевелить. Двойной тариф неохота платить, вот и думает.

– Думает, а гонит порожняком.

– А мне какое дело, я-то получаю за оба конца! Разве моя касса не государственная? У них себестоимость увеличивается, зато у меня – уменьшается.

– А в итоге убыток: машина могла бы за те же деньги идти груженой, а шла порожней. Сергеев откинулся на спинку стула.

– Я экономист плохой. Моя наука простая: побольше денег в кассу. И если бы клиент тоже так рассуждал, то не гнал бы порожнюю машину. Их, брат, учить надо!

– Я твои проделки знаю! – Поляков засмеялся. – Только не понимаешь ты простой вещи. Клиент предпочитает переплатить тебе сотню-другую, лишь бы обеспечить производство. Но из этих сотен собираются тысячи. Это как не выключенная днем лампочка: для жильца она не более как лишняя трешка, а для электростанции – лишние миллионы киловатт энергии.