Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что?! Какая еще вера в свободу? Что Алаев мелет? Он бухой? Или обдолбанный?
– Да, братан, и тебе ее не убить, – в отличие от меня, Никита не поражен и явно понимает, о чем речь.
– Ну это мы еще посмотрим, – мрачно усмехается Тимур.
– Угроза? – мой спутник приподнимает бровь.
– Предупреждение, – Алаев хлопает его по плечу. На мой взгляд, чуть сильнее, чем положено. – Второе и последнее.
Минуту назад я думала, что эти двое друзья. Ну или, как минимум, приятели. А теперь мне почему-то кажется, что они недолюбливают друг друга. Их взгляды напоминают скрещенные в бою шпаги, а в позах явственно чувствуется неприязнь. Что они не поделили?
– Ну, бывайте, пацаны, – Никита отступает назад и, положив руку мне на талию, притягивает к себе.
Даже не знаю, почему я ему это позволяю. Мы же вроде еще не втакихотношениях… Но факт остается фактом: ладонь парня покоится на моей спине, и я ее не убираю. Более того, зачем-то прижимаюсь плечом к его груди.
Действительно, зачем?!
Мы с Никитой разворачиваемся на сто восемьдесят градусов и, приобнявшись, словно самая настоящая парочка, уходим прочь. По телу бегут нервные мурашки, а затылок горит нестерпимым жаром, который может означать только одно – Алаев неотрывно смотрит нам вслед.
Тимур
Какого хрена, а? Почему каждая половозрелая особь мужского пола раздевает глазами Грановскую? Да, она красивая. Объективно. Но как же дело вкуса? Ведь у каждого мужика свои предпочтения: кому-то нравятся брюнетки, кому-то блондинки. Кто-то даже от полненьких тащится. Так с какого, спрашивается, перепуга все пацаны вдруг сговорились и решили коллективно позалипать на мою сводную сестру? Дрочеры несчастные.
Вы не подумайте, у меня отнюдь не родственные чувства задеты. Просто реально не понимаю.
Еще и Ник, блин, туда же. Камикадзе хренов. Ведь сказал же ему русским языком, чтоб держал свои грабли при себе. Но друган не понял меня по-хорошему. Значит, придется по-плохому объяснять.
На той вечеринке у Верещагина он не отлипал от Грановской. Приклеился к ней как банный лист. Так весь вечер как Маня с Ваней и проходили. Шушукались по углам, даже вроде обнимались. Без пошлостей правда – как первоклассники на перемене. Но все равно противно. Я чуть не блеванул.
– Внимание! Тишина! – голос препода выдергивает меня из неприятных мыслей. – Наше собрание носит исключительно информационный характер, поэтому долго задерживать вас не буду. Быстренько пробежимся по основным направлениям олимпиады. В этом году их два: геометрия и физика. Разницу, думаю, понимаете. Физика будет на этой неделе, геометрия – на следующей. Точные даты появятся на стенде у деканата завтра после обеда…
– Александр Владимирович, можно вопрос? – в воздух взлетает рука Грановской.
Выскочка.
– Да, Валерия, конечно, – глядя на нее, Анисимов прям расплывается в улыбке.
Что за фигня? Неужели и этот книжный червь туда же?
– Я бы хотела поучаствовать в обоих направлениях олимпиады. Это возможно?
Выскочка в квадрате.
– Думаю, возможно. Но на всякий случай уточню в деканате.
– Зачем тебе оба направления? – не удержавшись, вставляю я. – Жаждешь двойного позора?
– С чего ты взял, что я опозорюсь? – вместе с Грановской ко мне поворачивается еще полсотни голов.
– Потому что знать разницу между тупым и острым углом для победы явно недостаточно.
– Тимур, мне кажется, или ты боишься? – она с подозрение изгибает бровь.
– Ха! Кого? Тебя, что ли? – мне прям смешно от такого наива.
– Конкуренции. Ведь обидно проигрывать девушке, чьи знания ограничиваются лишь пониманием разницы между тупым и острым углом, – ехидничает, сощурив глаза. – Это будет означать, что ты едва ли умнее, чем тот самый угол. Ну, тот, что больше девяноста градусов.
По аудитории прокатываются сдавленные смешки, а я гневно стискиваю кулаки под партой. Зря эта курица ерепенится. Острый язык еще не означает острый ум. Сидит на своем липовом бюджете и еще что-то тявкает. Бесстрашная.
– Ты бы помолчала, Грановская, – отвечаю ей с презрением. – А то потом опять краснеть будешь.
– Так, хватит! – вмешивается в нашу перепалку препод. – На вашем месте, Алаев, я бы сидел и не привлекал к себе лишнего внимания.
Ой, вы посмотрите, защитничек нашелся.
– Ну вы, к сожалению, на своем месте, – фыркаю я.
– Вот именно, – Анисимов недобро скалится. – Поэтому я как преподаватель, курирующий геометрическое направление, лишаю вас допуска к олимпиаде.
– Что?! – офигеваю. – А вы не много на себя берете?
– Ну что вы, это не я. Это распоряжение деканата – назначить вам подходящее наказание за дисциплинарные огрехи.
Поверить не могу! Это он сейчас о треклятых шмотках Грановской говорит?! Она и ему успела нажаловаться?
– Какие еще огрехи? – осведомляюсь мрачно.
– Думаю, вы и так знаете, о чем речь, – препод сверкает многозначительным взглядом.
Он точно в курсе.
– Я не согласен, – откидываюсь на спинку скамейки и окатываю этого гада неприязненным взглядом.
Очкастый умник подхватил синдром вахтера? Упивается эфемерной преподавательской властью?
– Вашего согласия, Алаев, к счастью, не требуется. Я просто доношу до вас информацию.
– Вы, насколько я знаю, не декан.
– Если сомневаетесь в правомерности моего решения, никто не мешает вам обратиться к Светлане Юрьевне, – пожимает плечами.
Да ёпрст! Что ж за дичь-то творится?
Рывком поднимаюсь на ноги и, подхватив рюкзак, устремляюсь на выход. Приехали, блин. Теперь эта лупоглазая дрянь отравляет мне жизнь не только дома, но еще и в универе.
Бросаю на Леру короткий косой взгляд и вижу, что она, закусив нижнюю губу, прячет улыбку. Ликует, стерва.
Вылетаю в коридор и чуть не сношу Рана, который, как всегда, опаздывает и только-только тащит свою тушу на собрание.
– Воу! Куда газуешь? – едва успевает отскочить в сторону.
– Домой.
– А че случилось-то? – меняет направление и идет за мной. – Дай угадаю, опять Лера довела?
Застываю на месте как вкопанный. Это что, так очевидно?
– Почему сразу Лера? – оборачиваюсь.
– Не знаю… Ты в последнее время из-за нее сам не свой. Дергаешься, рычишь на всех, – друг смотрит на меня с любопытством. – Че, кроет, да?
– Заткни пасть, – разочарованно отмахиваюсь и продолжаю путь.