У Симонова действительно был каллиграфический почерк, сильно нравившийся шефу, а также грамотный милицейско-протокольный стиль. Так что на всех мероприятиях он был обречен писать протоколы – занятие нужное, но неблагодарное.

Я отправился на кухню. Женька сидел там, раскачиваясь на стуле. Перед ним стояла большая фарфоровая чашка с чаем и тарелка с бутербродами с ветчиной. Бутерброд с сыром жевал он меланхолично и без аппетита.

– Дядь, а вы правда милиционер?

– Ты сомневаешься?

– И пистолет есть?

Я продемонстрировал кобуру.

– Ух ты… А вы следователь или инспектор?

О, эпоха детективов и всеобщей криминализации. Уже третьеклассники ориентируются в тонкостях уголовного процесса.

– Инспектор.

– Класс! Я тоже хочу стать инспектором… Или гангстером. Как в «Схватке». Вы смотрели «Схватку»?

– Нет.

– Правда? – спросил он разочарованно. – В общем, гангстером быть тоже класс. Как вы думаете, кем лучше?

– Думаю, инспектором.

– У гангстеров денег больше. Но они плохие. А у инспекторов денег нет, но они правильные.

– Выбирай. А брат у тебя из кого – из правильных или неправильных?

– Генка правильный. Он крутой. Как Лундгрен. Или Ван Дамм в «Двойном ударе». Вы смотрели «Двойной удар»?

– Нет.

Я резко падал в его глазах. Еще немного, и мой авторитет не спасет даже пистолет под мышкой.

– Так вы что, Лундгрена не знаете?

– Нет.

Женька посмотрел на меня с удивлением, будто я заявил, что не помню, как зовут меня самого.

– У меня наклейка с ним есть. Сейчас покажу.

Женька вынул из портфеля альбом с марками и начал его перелистывать. Вынул наклейку, на которой был изображен экипированный под киборга тип.

– Вот он.

Оценить достоинства Лундгрена я не смог – изображение было слишком крохотным. Меня заинтересовало другое. Еще как заинтересовало.

– Ну-ка, дай взглянуть.

Я взял у Женьки альбом и перевернул страницу.

– Это откуда? – спросил я.

– Генка дал.

Насколько я помнил, разложенные на странице марки были похищены при налете на квартиру коллекционера Порфирьева…

* * *

Датчанин пользовался пятьдесят первой статьей Конституции – своим правом не давать показания. Пяти минут общения с ним мне хватило, чтобы понять – заставить говорить подобного субъекта смогли бы только специалисты ведомства старика Мюллера. Такие прожженные урки колятся только под давлением неопровержимых доказательств, да и то, когда им это выгодно. Сейчас Датчанин такой выгоды не видел, поэтому коротко изложил фантастическую незатейливую историю о том, как незнакомец у Главпочтамта дал ему чемодан и попросил отнести по указанному адресу. Предложенные за это пятьдесят долларов показались безработному Аксютину суммой значительной. Он согласился. И был почему-то задержан милицией.

Рассказывать о том, что каждый шаг Датчанина фиксировался видео– и звукозаписывающей аппаратурой, мне не хотелось. Придет еще время для серьезного разговора. Подождем.

В нашем кабинете на Петровке мы с Железняковым начали подробно описывать и фотографировать изъятые богатства. Посмотреть было на что. Золотая фигурка изогнувшегося в стремительном прыжке оленя – застежка плаща знатного скифа, похороненная вместе с ним в степном кургане. Дорогая штучка, хотя после Октябрьской революции, когда шла дешевая распродажа культурного наследия, новые хозяева умудрились продавать такие застежки иностранцам по три-четыре фунта стерлингов… Звезда ордена святого Андрея Первозванного – на аукционе Тиса в Нюртингене такая была продана за двадцать семь тысяч марок… Столовый прибор Фаберже… Изящная солонка – французская придворная эмаль семнадцатого века, возможно, ею пользовался сам Король Солнце Людовик Четырнадцатый…

– Ну что, закончили описание? – осведомился Саша Симонов, влетевший в кабинет. Он, как всегда, был чем-то озабочен. – Леш, дай марки посмотреть. Я их на хате только мельком видел. Лучше любого эксперта классифицирую.

– А чего их смотреть – марки, они и есть марки, – ответил я, глядя на возбужденного Симонова.

– Леш, ты мою страсть знаешь. Не буди во мне зверя.

– Аж побледнел весь, юноша, – усмехнулся я. – Бери. Только не укради ничего.

– За кого ты меня принимаешь?

– За чокнутого филателиста.

Симонов вцепился мертвой хваткой в альбом и отправился в свой кабинет. Снова возник он на пороге часа через два. У него был вид человека, стоявшего на стройке под стрелой и этой же стрелой слегка пришибленного.

– Насмотрелся? Ты как гашиша накурился, – отметил Железняков.

– Обалдеть можно, – покачал головой Симонов. – Вы бы только знали, что нашли.

– Ты нам и расскажешь.

– Помните, дочка Порфирьева говорила, что одну особенно дорогую марку отец ее даже не включил в каталог своих ценностей. Мы не знали, о чем речь… Вот она, эта марка.

Симонов ручкой показал на грязный, исчерканный штемпелями кусок бумажки.

– Ты не путаешь? – спросил я. – Дрянь какая-то.

– Путаю, ха!.. Вы вообще знаете, что такое марки? Скажете, что это просто знак оплаты сбора за пересылку почтовых отправлений?

– Мудрено, но по существу, – кивнул Железняков.

– Первая марка появилась в начале девятнадцатого века в Англии. – Симонов завел любимую пластинку. Обычно слушателей у него немного, а точнее – нет совсем. Но теперь мы по долгу службы обязаны выслушивать его лекцию. И он, счастливец, ловил момент. – Первая в мире марка была с профилем королевы Виктории. Хотя правила та больше полусотни лет, на марках великая королева не старела. Вот самая первая марка, – он показал на небольшую блеклую марку.

– Ты что? Правда? – заинтересовался я.

– У тебя реакция дремучего непрофессионала. Эта марка не представляет никакой ценности. Их тьма. Другое дело редкие марки. Самая дорогая марка в мире, Розовая Гвиана, в семидесятом году была продана почти за триста тысяч долларов США. Нужно учитывать, что с того времени цены на эти вещи взлетели очень сильно, а доллар рухнул. И на сколько она тянет сейчас, не скажет никто. Такие вещи продаются редко, и аукцион с ними – событие исключительное.

– Три сотни тысяч. Солидно, – оценил Железняков.

– Самые дорогие марки появлялись по случайности. Например, Голубая Гвиана не стоит ничего. Но рабочие перепутали краску, и появилось несколько розовых экземпляров, которые стали стоить безумные деньги. Второе место по ценности занимает Маврикий. Эта марка появилась по пьяному делу. Жена губернатора далекого провинциального острова Маврикий разослала приглашение на бал со специально изготовленной по этому поводу маркой. Пьяный рабочий напрочь забыл текст, и вместо «Почтовая марка» там было изображено «Сбор погашен». Марки сожгли. Осталось лишь двадцать штук.