– Темнеет, похоже, – заметил Рэв.

– Еще как похоже! – Гельд спрыгнул с валуна и подошел к Асвальду. – Что скажешь, ярл? Пойдем пугать местных бондов прямо сейчас или отложим до утра?

– А что если Гутхорм ночует в этой усадьбе? – спросил Эймод сын Ульва.

– Мы не успеем дойти туда до темноты, – решил Асвальд, окинув взглядом небо и вершины гор. – Пройдем еще немного, найдем место посуше и будем ночевать.

Для ночлега выбрали широкую каменистую площадку, скалами закрытую и от ветра, и от чужих глаз. Когда все устроились и только дозорные прохаживались возле костров, Гельд решил ненадолго углубиться в ближний лесок – бывает, что возникает надобность. В ельнике было темно, как в мешке, знаменитая квиттингская луна в этот вечер опозорилась и лишь бледно посвечивала где-то среди облаков. Гельд уже шел обратно, на ощупь обходя еловые стволы и выставив вперед руку, чтобы не хлестнуло колючей лапой по лицу, как вдруг рядом раздался шорох. Гельд мгновенно прижался спиной к стволу, в руке его оказался длинный нож. И лишь потом возникла мысль, что это может быть кто-то из своих.

– Ш-ш-ш! – зашипел голос в трех шагах от него, и теперь Гельд твердо знал, что свои тут ни при чем. От ощущения чего-то чужого и даже чуждого у него поджались уши. – Не шуми. Не бойся.

Гельд молчал: было не время уверять в своей несокрушимой храбрости. Клинок его ножа вдруг сам собой начал светиться, изливая голубоватое призрачное сияние, вроде тех огоньков, что пляшут в полночь над курганами, где зарыты сокровища. И в этом свете Гельд увидел поблизости невысокую человеческую фигуру. Обеими руками разведя в стороны тяжелые еловые лапы, на него настырно смотрела девчонка лет пятнадцати, и это лицо, серое в призрачном свете клинка, неожиданно напомнило Гельду лицо Борглинды: такое же округлое, с немного вздернутым носом и черными бровями, с большими глазами… Нет, глаза казались еще больше и горели совершенно немыслимым светом, а над ресницами густела тьма, как наведенная сажей.

В девчонке было что-то неправильное. Не удивляясь свечению клинка, Гельд уверенно отметил про себя: ведьма. Тут любой дурак догадается, даже если бы и не повидал перед этим замороченный перевал и змеиный хворост. Девочка смотрела на него, а он на нее и вместо страха чувствовал напряженное ожидание: чего ей от меня надо?

Девчонка отпустила одну из еловых лап и шагнула чуть ближе. Гельд хотел попятиться, но не мог, поскольку упирался спиной в ствол ели. А покинуть эту надежную опору он не решался.

– Не бойся, – повторила она. Голос был низок и груб совсем не по-девичьи. – Я просто расскажу, что вам делать дальше. Завтра утром вы выйдете в долину, она тянется до самого Совьего перевала. Но вы туда не ходите. Идите направо, через осиновый лог, по склону горы. Там не так давно прошел смерч, много деревьев выворочено, не ошибетесь. Я разбросаю черные камни, идите по ним. Так вы попадете к Совьему перевалу, не выходя в долину. Гутхорм Длинный бродит здесь уже четвертый день, и я хочу, чтобы вы пришли к перевалу раньше него. Вы будете ждать его там, и тогда я пущу его к перевалу. Он никак не может найти его, бедненький! А уж когда вы встретитесь, моя помощь вам больше не понадобится. У вас ведь втрое больше людей! Ну? Ты понял?

– Понял, – негромко ответил Гельд и сам удивился, что его голос прозвучал почти спокойно, обычно. – Я не понял самого главного: можно ли тебе верить? Ведь ты ведьма?

– А как же? – Девчонка сдавленно хихикнула, правый уголок ее рта дернулся кверху.

Гельда пронизала холодная жуть. Ему рассказывали про эту половинчатую усмешку. Это она, та самая, которой женщины фьяллей пугают непослушных детей: «Спи, а не то придет квиттинская ведьма и заберет тебя…» Его наполнило неуместное, пугающее чувство причастности к каким-то глубинным тайнам времен и земель. С этого серого нечеловеческого лица на него смотрела сама квиттингская война, весь ее страх, горе и кровь. В этих огромных сумеречных зрачках отражался каждый погибший, эти глаза мертво смотрели в небо, на подлетающего ворона, который выклюет их. Голодная и потому жадная, напуганная и потому беспощадная, война смотрела на него, бесчеловечная по сути, но творимая человеческими руками. Квиттинская ведьма еще так молода, но о ней говорили так много, что ее темная слава сравнялась со славой тех, кому миновали века… И это существо, то ли женщина, то ли тролль, то ли призрак, стояло в трех шагах от него. То ли сгусток какой-то темной силы, то ли пропасть.

– Мне не слишком нравится, что Гутхорм Длинный гадит в моих владениях, – продолжала ведьма. – Прогоните его, раз уж вы пришли. Должна же от вас быть хоть какая-то польза? – Она хихикнула опять, но Гельд не сказал бы, что ей очень весело. Ее хихиканье было вроде ряби на воде – движение без малейшего чувства. – А я в ответ пообещаю вам, что выпущу всех на побережье. Это много, можешь верить. Гутхорма я не выпускаю, и он не выходит. Хи-хи… Иди расскажи доблестному Асвальду ярлу. Он сам, если меня увидит, так обрадуется, что… хи-хи… может подавиться. А ты – чужой. Ты совсем не наш. В тебе нет нашей войны, ты свободен, а он связан… Как я, как все…

Ведьма вдруг схватилась за голову, ее серое лицо мучительно исказилось, точно ее скрутил приступ внутренней боли. Она забормотала что-то, ее тяжелое дыхание вырывалось из груди со стоном.

– Проклятый… – едва разобрал Гельд.

От ведьмы исходило ощущение мучительной боли и быстро наполняло его самого. Собравшись с силами, он оторвался от ствола и попятился. Свечение ножа, который он по-прежнему держал перед собой, стало меркнуть. Гельд глянул назад, отыскивая дорогу, потом опять посмотрел на ведьму… на то место, где она только что стояла, согнувшись, как старуха. Там было совершенно темно. Непонятная боль не исчезла, но медленно отступала, как будто ее внешняя причина с трудом уползает прочь, с мучительным усилием продираясь сквозь колючие неподатливые ветки.

Этой ночью фьяллям не удалось как следует выспаться. С самой полуночи земля стала ощутимо подрагивать. Стоящие ощущали это подошвами, а лежащие – всем телом, и тревожные подземные толчки не давали сомкнуть глаз. Где-то на северо-западе раздавался отдаленный грохот. В непроглядной темноте ночи легко было вообразить, что великан бродит там по горам и занимается какими-то своими, великанскими делами.

Асвальд беспокойно расхаживал между кострами и вспоминал Битву Конунгов. Ту битву, которой они думали все кончить и которая все только начала! Тогда великан, по имени Свальнир, что значит Стылый, сдвинул руками две горы, закрыв вход в долину Медного Леса. Тогда земля так же дрожала, только гораздо ближе. Нечто подобное затевалось и сейчас, мучительное беспокойство не давало Асвальду присесть. Мерещилось, что исполинская недобрая сила заваливает и замуровывает все выходы из Медного Леса, воздвигает вокруг непроходимую ограду, чтобы навсегда превратить пришельцев в пленников. Сейчас он с особой ясностью ощущал, до чего слаб и бессилен человек, даже знатный ярл с большой дружиной, перед стихией Медного Леса. Человеку здесь можно выжить только до тех пор, пока они позволят. Стихийные силы делали свое дело поблизости, но не показывались на глаза; они могли проложить для него удобную дорогу, а могли захлопнуть в ловушку и завалить лавиной, как Стюрмира конунга. Человеку лишь остается со страхом ждать, когда ночной мрак рассеется и он увидит свою судьбу.