Гость вынул из портфеля томик и положил на стол.

– Вот плод наших совместных усилий: моего предка Емельяна, бабули и вашего покорного слуги.

– Человек по фамилии Шныркин, тот, что спас Елизавету Федоровну и младенца, какова его судьба? – поинтересовалась я.

– Хороший вопрос, – похвалил меня ученый. – Я решил найти Шныркина, вернее, его потомков, рассказать им, что их предок спас мою бабушку и ее сына. Ну согласитесь, приятно узнать что-то достойное о своем родственнике.

Емельян Федосеевич замялся, потом продолжил:

– Вроде красиво звучит: профессор, доктор наук. Люди думают, что я зарабатываю больше олигарха. На самом деле преподавателям вузов платят немного. Достойно содержать семью на зарплату не получается, поэтому я зарабатываю составлением родословных. Модное нынче дело. Опыт поисков чужих предков у меня огромный, поэтому с обнаружением Шныркиных я справился довольно быстро.

Емельян Федосеевич сложил руки на груди.

– Крестьянина, который спас Елизавету с малышом от смерти, звали Никитой Ивановичем. Бабуля записала это в дневнике.

Радов прервал рассказ, взял томик, перелистнул страницы и воскликнул:

– Вот здесь. Читаю заметки бабули: «Черный день моей жизни случился, пишу не в своем доме. Я нахожусь в чужой квартире. Сюда меня с сыном привез Никита Иванович, верный наш слуга, храни его Господь. Что с нами будет завтра? Не знаю. Ни денег, ни еды нет. На ужин пила воду из крана. Она в Москве совсем не вкусная, не то что в имении. Никита Иванович просил не беспокоиться, утром он доставит нас в надежное место. Я верю, что Господь устроит все наилучшим образом. Бог сирых и убогих любит, в обиду не даст. Стану молиться за тех, кто по неразумению своему отравился большевистской пропагандой и убил много людей. Господи, помилуй невинно погибших, не накажи их палачей, ибо они не ведают, что творят. У меня с собой шкатулка с драгоценностями. Слава богу, Матрена Киселева ходила вчера вечером в Павлихино и увидела, как туда прибыли чекисты. Они громко говорили, что рано утром поедут в Муркино, им велено доставить Радовых в Москву. Матрена посреди ночи влетела к нам в дом, я позвала Никиту, сложила все, что было в доме, в чемоданы, Шныркин их надежно спрятал. С собой я взяла немного, чтобы прожить лет пять. За это время коммунистов прогонят, в России снова взойдет на престол царь-батюшка. Боже, храни Матрену. Господи, спаси Никиту. Святой Николай Угодник, помоги нам с сыном. Все будет хорошо. Я вернусь в Муркино, в родовое поместье мужа, Никита принесет спрятанные чемоданы. Жизнь станет прежней».

Емельян закрыл дневник.

– Надежды ее не сбылись. В Муркино мы так и не вернулись. Куда Никита дел семейные ценности Радовых, покрыто мраком. Это темная история. Я подозреваю, что он все же обманул барыню. Потомки Шныркина погибли в начале девяностых, у них была дача в Муркине. Сейчас в живых остался только Роман.

– Дача в Муркине! – подпрыгнула я. – Кто сейчас там живет?

Гость склонил голову к плечу.

– Дом возвели во время перестройки на том месте, где ранее стояла изба Никиты, спасителя моей бабушки. Весьма комфортабельное здание из бруса, с туалетом, ванной, отоплением. Семья Шныркиных там лето проводила. Меня сей факт немного удивил. М-да.

– Что же вас удивило? – тут же полюбопытствовал Володя и спросил: – Хотите эспрессо?

– Не откажусь, – ответил Емельян.

Я встала и направилась к кофемашине.

– Я уже говорил, – продолжал наш гость, – что составляю родословные, привык изучать чужие истории, волей-неволей научился отличить правду от лжи. Наверное, Шныркины производили на окружающих благоприятное впечатление. Георгий Петрович, отец семейства, был адвокатом. Мать, Юлия Андреевна, художником-портретистом, сын Роман – школьник. Думаю, все считали, что в семье полный достаток. Но я копнул поглубже, и вылезла неприглядная истина. Георгий числился при юридической консультации, но его в основном назначали защитником на те процессы, где у обвиняемых не было денег на оплату адвоката. Юлия не участвовала ни в выставках, ни в каких-либо мероприятиях, правда, являлась членом Союза художников, работала в издательстве, которое выпускало почтовые открытки. Квартира им досталась от родителей Юли, стандартные три комнаты. Но в те годы это было роскошью для небольшой семьи. Имелся и участок в Муркине, он к Георгию от Петра, отца, перешел, тот всю жизнь в деревне жил, был внуком Никиты. И в отличие от своего деда, был опустившимся человеком, пьяницей. Таким родственником не похвастаешься. После смерти Петра Шныркина изба долго стояла пустой. В перестройку ее снесли, построили новый дом, чем вызвали дикую зависть у соседей. Про Шныркиных даже написала местная газета. В статье говорилось, что Георгий нарушил все правила, обустраивая участок. Возвел сарай вплотную к соседскому забору, вместо того чтобы отступить пять метров. Газовые баллоны хранил в доме, и вообще стыдно такой дорогой дом строить, когда вокруг нищета. Люди рубероидом крышу кроют и счастливы. А у Шныркина черепица! Дача деревянная, но не из бревен, как у простых жителей. Брус ему из Прибалтики привезли. Ишь, адвокат! Наживается на горе рядовых граждан.

Емельян поморщился.

– При советской власти после публикации подобного пасквиля в периодической печати семье Шныркиных пришлось бы худо. Георгия точно могли бы уволить со службы, да и Юлии, вероятно, предложили бы уйти из издательства. Но к власти уже пришел Горбачев. СМИ истолковали свободу слова как свободу лгать и писать что угодно. Зависть страшна. Думаю, что автор статьи или сам обитал в Муркине, или там жили его родные.

Через некоторое время новый дом сгорел, хозяева, приехавшие на лето, погибли, задохнувшись в дыму.

– А мальчик? – воскликнул Володя.

Емельян взял чашку с кофе и сделал глоток.

– Он остался жив, но пожар здорово напугал его, беднягу отправили в психиатрическую клинику. Роман провел там какое-то время и переместился в приют, из которого вскоре вернулся в ту же больницу. После второго курса лечения мальчик оказался в психоневрологическом интернате. Сейчас проживает в частном центре. У меня после изучения всех материалов возник тот же вопрос, что и у автора злобного пасквиля: откуда у Шныркиных деньги?

– Догадываюсь, какой ответ вы нашли, – вздохнула я, – сокровища вашей бабушки попали в чужие руки.

– Верно, – согласился Емельян, – я решил, что добрый крестьянин Никита спрятал драгоценности Радовых, а потом не вернул их Елизавете Федоровне. Но вскоре прочитал запись, которую бабуля сделала в день моего появления на свет. Секундочку.

Профессор перелистнул страницы.

– Вот. «Слава Богу! Родился Емельян. Радости нет предела. Вчера я поехала к Никите, надумала вернуть чемоданы с драгоценностями, которые ему на хранение отдала. Я решила, что прошло много времени, никто уже не помнит про моего покойного мужа и его родителей. Добралась до Муркина, нашла избу, а она заколочена! Стою у ворот, мимо женщина идет, я спросила у нее: „Не подскажете, где Никиту Ивановича найти?“ Та в ответ: „Так он в понедельник умер. Внезапно. С утра по хозяйству возился, а в ужин скончался“. Не помню, как я до станции добралась. Если бы Никита долго болел, он бы точно нашел способ мне о плохом состоянии здоровья сообщить, рассказал бы, куда баулы спрятал. А я не ведаю, где они. Села в электричку, заплакала. Хотела семейное состояние забрать, решить вопрос с квартирой. Да вон что вышло. Ничего, уныние надо гнать, страшный грех оно. Господи, помилуй. Господи, управи. Господи, помоги мальчика на ноги поставить, выучить, в вере воспитать. Дай мне сил, Боже. Прости грешную рабу твою. Плачу. Но что поделаешь? Надо смириться и жить дальше. И если правду мне про драгоценности рассказали, то лучше бы большому кушу нищей герцогини сгинуть. Нехорошо пришел, так же ушел. Не судья я предкам. Прости, Господи, меня, рабу твою маловерующую».