В результате было устроено действо, достойное шпионского триллера. Домашний врач заменил шприц с морфием на другой, содержавший усыпляющее обезболивающее средство. Эвита без сознания была доставлена в клинику «Президент Перон» на кадиллаке, сыгравшем роль импровизированной кареты скорой помощи. Там ее ждал главный врач Рикардо Финочьетто. Он осмотрел пациентку и взял пробы крови и тканей. Еще один усыпляющий укол позволил доставить ее обратно в резиденцию по-прежнему без сознания.

Исследования заставили всерьез задуматься о раке матки и лейкемии, но сама пациентка вновь ничего об этом не узнала. Было решено провести операцию, а хирургом назначили специалиста по раковым заболеваниям, доктора Джорджа Пака из Мемориального Госпиталя в Нью-Йорке. Перонисты, считавшие свой строй золотой серединой между коммунизмом и капитализмом (в то время как остальной мир расценивал их скорее как фашистов), вынуждены были прибегнуть к помощи ненавистной Америки. Помощь эта должна была остаться в тайне. Эвите и общественности сообщили, что речь идет о плановом вмешательстве, которое проведет доктор Финочьетто. «Никто не говорил Эвите, от какого заболевания она страдала», — рассказывал позже ее духовник, иезуитский священник Эрнан Бенитез. Одни знали не больше, чем она сама, другие же знали и скрывали правду.

Доктор Пак выполнил операцию по всем правилам искусства; он практически перекроил брюшную полость пациентки, так как все внутренние органы, особенно печень, серьезно пострадали от рака. Опытному хирургу было ясно, что у смертельно больной женщины не было никаких шансов даже после его вмешательства. Лучевая терапия могла принести лишь краткосрочное улучшение, за которым неизбежно последовала бы катастрофа еще большего масштаба. По мнению американского специалиста, Эвите оставалось жить от шести до девяти месяцев, и никакое лечение уже не в силах было что-либо изменить. Но его мнение было неугодно общественности. Отчет об операции подписал известный доктор Альбертелли, который хотя и ассистировал при операции, но сам не сделал ни одного надреза.

Доктор Пак исчез так же незаметно, как и появился. Американское правительство, которое контролировало его задание в Аргентине, поздравило врача с «весьма успешной профессиональной работой в важной и трудной ситуации». Однако его «очень настойчиво» попросили не разглашать подробностей в широких кругах. Доктор понимал, что это было не что иное, как вежливое, но категоричное требование скрыть правду. Повышения по службе, которого он ожидал, так и не последовало.

Надежды Перона, Эспехо и компании сбылись: перонисты выиграли выборы с подавляющим большинством голосов. Это была победа Эвиты. Но она больше не могла появляться на публике: теперь между ней и народом встала ее болезнь.

Чтобы она не осознала всю безвыходность своего положения, доктор Финочьетто использовал излюбленную стратегию преуменьшения масштабов трагедии. Он уверил свою пациентку, что скоро она снова встанет на ноги. После операции ей пришлось пройти курс лучевой терапии. Врач пригласил японского радиолога, который, впрочем, был не в восторге от предложенного сотрудничества. Он понимал, что уже нет шанса изменить ситуацию и не видел дальнейших перспектив для лучевой терапии. Однако после личного разговора с Хуаном Пероном японец переменил убеждения и устроил телу несчастной Эвиты такую бомбардировку, какой не пережила и Хиросима.

Через восемь недель после операции Эвите удалось вновь появиться на публике со своим мужем. Это была настоящая победа духа над измученным телом. Ее муж-президент так был этим вдохновлен, что наградил доктора Финочьетто «Золотой медалью» (Medalla de Oro), одной из высших аргентинских наград. И, как бы в оправдание этой медали, Эвите стало на короткое время лучше. Накачанная медикаментами, она держала речи, встречалась с дипломатами, посещала детские дома, а пресса утверждала, что она стала еще прекраснее. Но потом все случилось так, как и предсказывал доктор Пак: за кратковременной эйфорией последовала еще более страшная по контрасту с ней катастрофа.

1952 год Эвита провела практически в забытьи. Рак окончательно охватил печень и добрался до легких, а ежедневная дозировка морфия возросла настолько, что ее могло хватить на дюжину здоровых людей. Но Финочьетто не оставлял смертельно больную в покое: он пригласил специалистов из Германии. Одним из них был доктор Ганс Гинзельманн, знаменитый по двум причинам. Во-первых, он был выдающимся специалистом по гинекологии и разработал метод кольпоскопии — способа ранней диагностики рака матки. Во-вторых, он «прославился» своей деятельностью во времена Третьего Рейха: в 1946 году он был приговорен британским военным судом к трем годам лишения свободы за незаконную стерилизацию цыганок. Кроме того, его кольпоскоп был опробован в Освенциме на узницах лагеря смерти. Гинзельманн, как и многие другие нацистские преступники, после войны бежал в Аргентину. Гинзельманн и профессионально, и политически, и в силу обстоятельств личного характера превосходно подходил на роль врача для Эвиты.

Немецкий гинеколог и двое его коллег не смогли исправить ситуацию. Эвита Перон умерла 26 июля 1952 года в возрасте тридцати трех лет.

Покоя она, однако, не обрела. Тело ее было забальзамировано и выставлено в стеклянном гробу на всеобщее обозрение. В 1956 году оно было доставлено самолетом в Милан и там похоронено под чужим именем. В сентябре 1971 года Эвиту тайно перевезли в Мадрид. В 1974 году Изабель Перон, третья жена президента, приказала доставить тело в Аргентину, чтобы оно наконец упокоилось в фамильном склепе ее отца. Этот склеп и поныне одно из самых излюбленных мест паломничества в Аргентине.

«Я желал только добра». Скольким семьям умерших пациентов с середины XIX века врачи говорили эти слова! Именно с этого времени фармацевтическая индустрия начала вооружать медицину своими средствами. С одной стороны, это объективно увеличило возможности лечения, но с другой — пробудило в большинстве врачей чувство почти что всемогущества. Казалось, что теперь можно будет справиться с любой болезнью, ведь против каждого недуга появлялись разнообразные таблетки или инъекции. Доктора назначали своим пациентам медикаменты в фантастических количествах, совершенно не считаясь с рисками. При появлении побочных эффектов с ними боролись новыми лекарствами. Из-за такого подхода пациенты превращались в живые химические лаборатории, и причиной их смерти логичнее было считать не болезнь, а ее лечение.

До сих пор медицину упрекают в злоупотреблении медикаментами. Что изменилось с XIX столетия, так это мотивы, подвигающие людей на «таблеточное безумие». Сегодня медицину можно обвинить в том, что она является по сути продолжением фармацевтической индустрии. Ежегодно на среднее немецкое медицинское учреждение приходится около 170 визитов одного из 15 500 сотрудников фармацевтических компаний. Самой индустрии это обходится в 1,5 миллиарда евро в год, но сумма окупается, если «сотрудникам» удается убедить врачей выписывать препараты именно их компании. Частью этой агитационной работы является также обещание вознаграждения: за сотрудничество врачу предлагается, скажем, путевка для всей семьи. Недавно в специальном медицинском журнале один отоларинголог рассказывал о том, как за продвижение одного известного антибиотика представители выпускающей компании вручили ему «подарок» — средство для повышения потенции «Виагра».