Она не так все поняла.

– Я пользовался девушками ради собственного удовольствия и не чувствовал себя в чем-то виноватым. Алкоголь, драки – я дрался просто так, чтобы подраться, потому что мне это нравилось. Таким, каким я был, я бы тебе не понравился.

– Ты так это произнес, словно не закончил. Словно оставил невысказанное «но».

– Повторяю, я не был хорошим парнем.

– Хорошо. Ты не был хорошим парнем. Но, если судить по твоему выступлению на пресс-конференции, у тебя был год, чтобы разобраться в себе. Папина программа сработала?

Программа сработала. Не знаю и не узнаю как, пока не столкнусь с необходимостью принять решение, сделать выбор. Надеюсь, мне хватит сил пойти другим путем, но все равно сомневаюсь.

– Ничего плохого я тебе не сделаю, если ты об этом спрашиваешь.

Ответ так себе, но лучшего у меня нет. Она буравит меня глазами. Секунду. Две. Три. Пульс грохочет в ушах.

– Думаю, ты изменился.

Молюсь, чтобы она оказалась права.

Элль отпивает еще лимонада и крутит стакан между ладонями на столе.

– Ты вовсе не обязан сообщать всем и каждому, что натворил. Я слышала, как Шон обсуждал это с Синтией. По ее словам, соглашение предусматривало, что все документы по твоему делу будут закрыты, и ты рассказал об этом всему миру только потому, что об этом тебя попросил мой папа.

Ощущение такое, будто кожа к костям липнет. Я в углу, и отступать некуда.

– Кто-нибудь в этом доме догадывается, что и как попадает тебе в уши?

– Нет. Большинство обо мне просто не думает. По крайней мере, в связи с чем-то важным. Иногда – в этом я нисколько не сомневаюсь – они считают меня вещью такой же нужной, как краска. И все-таки почему ты рассказал всем о том, что сделал?

Секунду-другую Элль молчит, как будто дает шанс собраться с мыслями и вступить в разговор. Но я молчу, потому что не знаю, что сказать.

– Ты всегда можешь отказаться. Необязательно делать все, что тебе говорят или о чем просят.

Вот тут она ошибается.

– Не могу. Такова часть сделки.

Элль морщит лоб, и мне это не нравится. Ей-то зачем беспокоиться?

– Понимаю, ты не знаешь моего отца. Но он пошел в политику не ради власти и не потому, что ему по душе командовать людьми. Он занялся политикой, чтобы помогать людям. Папа хочет сделать мир лучше. Если бы ты отказался рассказывать о том, за что осужден, он не стал бы настаивать.

– Ну вот ты и сказала.

– Тот репортер нарочно тебя изводил, а ты помог мне. Значит, заслужил лучшего.

Заслужил лучшего. Люди редко получают то, чего заслуживают. По крайней мере, люди вроде меня

– Дай-ка угадаю. Ты тоже собираешься спасать мир, как и твой отец.

Желчи в моей реплике больше, чем хотелось бы. Элль вздрагивает, словно от боли, и я проклинаю себя. Придурок. Вот же придурок. Эту часть меня было бы лучше оставить в лесу, но нет, пришлось притащить ее с собой. Открываю рот, чтобы извиниться, но ее пальчики отбивают дробь на столешнице, и я проглатываю извинение. Не могу сказать, что хорошо знаю жизнь, но женщин не в духе видел не раз. Сейчас в душе ее бушует пожар, и если Элль схожа в чем-то с Холидей, то… пожалуй, стоит поискать ближайший выход.

– Думаешь, я не способна спасать мир?

Снова открываю рот, но она снова не дает произнести и слова – обрезает гневным взглядом. Подавать сейчас голос опасно, но и не подавать – судя по тому, как она вызывающе наклоняет голову, – тоже опасно. Вот же вляпался.

– Я в состоянии спасти мир.

Поднимаю руки – сдаюсь.

– Да я верю… верю.

– Конечно, веришь. Все так говорят. Но меня лишь попросили попозировать.

Мир останавливается. Щеки у Элль горят от вскипевшей и схлынувшей злости, но в голубых глазах еще плещется обида. Хочется успокоить, но я не знаю, как нужно действовать. Раньше у меня и мыслей таких не было. Я знаю только одно: как сделать хорошо себе.

Обвожу взглядом комнату, будто надеюсь, что вот сейчас прямо из ниоткуда появится джинн, но, как всегда, мой безмолвный призыв остается без ответа, если не считать ожившего и мягко загудевшего холодильника. Ничего. Хотя… Я ведь получил ответ – правду.

– Послушай… – Кто бы мог подумать, что сказать правду так трудно. От правды сковывает грудь. – На пресс-конференции была моя семья, и я думал только об одном: не хочу, чтобы сестра смотрела на меня, как на…

– …преступника.

Как на того, кого полагается судить и ненавидеть.

– Я не хотел, чтобы кто-то знал, в чем меня обвиняли, и не стал отвечать, когда вылез тот репортер. Людей не интересовало, кем я хочу быть и что за программу предлагает твой отец. Им важно, что я сделал что-то плохое, но не отсидел положенный срок, а губернатор по глупости еще дает мне второй шанс.

Да, так устроено. Ты преступаешь черту, и люди тут же спешат указать на тебя пальцем. Никто не думает о прощении, только о мщении. Повесить преступника в центре города и устроить рядом семейный пикник. Так когда-то поступали на Диком, Диком Западе. Так ведем себя и мы, но только на более продвинутом технологическом уровне.

– Потом заговорила ты, и люди увидели меня в ином свете. Если у тебя хватило смелости выступить, то и я бы смог.

Если Элль увидела меня в ином свете, то, может быть, и Холидей решит, что я не совсем еще пропащий.

Волна сожаления напитывает каждую клеточку тела, и я стараюсь увернуться от нее. Чтобы пережить прошлый год, мне пришлось эмоционально окоченеть. И даже теперь, если я хочу достичь цели, нужно по возможности воздерживаться от чувств. Чувства, эмоции, потребность в ощущениях – все это может втянуть в неприятности.

– Ты говоришь, что я не обязан делать все, о чем меня просят, но твой отец спас мне жизнь, – объясняю я. – Слушать, принимать во внимание, делать то, что скажет он, лучше, чем принимать решения самому.

– Поэтому мы и выбрали Хендрикса для участия в программе, и поэтому он будет представлять программу в следующем году. – В комнату входит Шон Джонсон. – Парень толковый и схватывает все на лету.

Шон одет в рубашку поло, бежевые брюки и выглядит так, как, в моем представлении, и полагается выглядеть богатому политику. Аккуратная прическа, отбеленная улыбка и ровные зубы. Я уже встречался с ним несколько раз до отправки в центр содержания несовершеннолетних нарушителей, но был тогда в таком состоянии, что воспринимал его скорее как кошмар, чем как реального человека.

– Слушай Хендрикса, Элль. Можешь кое-чему у него поучиться. – Шон подходит к столу и смотрит на девушку. – Совет, который дают тебе родители, не наказание, а помощь. Не хочешь принимать его от меня, прими от него. Тебе уже пора начать слушать.