– Ладно. И скоро Тед пойдет рассказывать все полицейским?

– Если повезет, он подождет, пока не накопает побольше улик. Если нет, он разговаривает с ними уже сейчас. Если удача повернулась к нам задом, то он к ним вообще не пойдет.

– И почему это должн… а, ну правильно. Это значит, что он собирается хладнокровно пристрелить меня, чтобы отомстить. Ну что ж, эм, лучше разобраться во всем до того, как такое случится.

– Ладно, следующую чашку кофе возьму с собой.

Джон хотел зайти к нему домой, «чтобы спустить зверя с цепи», и ни Эми, ни я не выдали, что в курсе второй части предложения: «И закинуться наркотой, чтобы я мог не спать пятьдесят часов кряду».

Мы с Эми ждали в джипе. Когда мы остались одни, я спросил:

– Долго ты говорила с моим двойником, или кто он там, пока не поняла, что это не я? Ну то есть вы же завтракали вместе, так?

Уже во второй раз мне на миг показалось, что Эми выглядит так, будто ее поймали на лжи. Она попыталась отыграться.

– Недолго. Мы поели, поболтали немного, но мне все это время было не по себе. У тебя было три руки, но я решила, что, может, я просто никогда ее раньше не замечала.

– Я серьезно, Эми. Мы знаем друг друга как облупленных. Мне жутко от мысли, что ты весь завтрак говорила с моей копией, прежде чем заподозрить неладное.

– Ты вел себя странно – но насколько странно должен вести себя человек, чтобы принять его за потустороннего самозванца, вместо того чтобы списать все на необычное настроение? Мне просто казалось, что ты…

Она замолкла и посмотрела на дождь.

– Что я что?

– Что ты в очень хорошем настроении.

– Ага.

– Ты сказал, что починил дыру в крыше.

– Ну, уже это должно было тебя насторожить.

Я думал, что она рассмеется, но ее губы не дрогнули.

В дверях дома снова появился Джон: он с безумным видом закричал, что мы должны зайти и кое на что взглянуть. Как и всегда, я испытал чувство, для которого в английском языке не придумали сло́ва: секундное предвкушение чего-то или невероятно опасного, или невероятно глупого. Неважно, нашел ли Джон в доме дюжину изуродованных трупов или помидор в форме члена, объявлял он об этом в одной и той же манере.

Мы вошли и увидели, что Собак играет с чем-то в углу: щелкает зубами и бьет штуковину лапами. Сначала я подумал, что это маленький раненый воробей или колибри, но оказалось, что это одно из похожих на насекомых летающих существ, которые раньше были частью человеческого «тела» Нимфа. Существо было ранено.

– Не дай ему съесть эту штуку! – сказала Эми.

– Да, его наверняка стошнит – кто знает, что там внутри у этой твари. И не трогай ее руками, найди что-нибудь острое, чтобы проткнуть ее издалека. Джон, какие у тебя еще остались копья?

– Стойте, – сказала Эми. Она сбегала на кухню и вернулась с прозрачным пластиковым кувшином. – Подержите собаку.

Джон сумел оттащить разгоряченного пса от добычи, а Эми заманила маленькое насекомое в кувшин. Она закрыла крышку, и Джон заклеил ее скотчем.

– Мне нужен нож или что-то острое, – сказала Эми. – Надо прорезать отверстия для воздуха.

– А нужен ли ему вообще воздух? – спросил я.

– И что еще важнее, вдруг оно сможет протиснуться в дыру, даже крошечную? Или что оно не может плеваться ядом или другие фокусы проворачивать? Нет, пока мы не выясним, с чем имеем дело, давайте не рисковать и держать его взаперти.

Джон поставил кувшин на кофейный столик, и мы все встали вокруг. Разглядеть существо было непросто – как тонкие волоски, плывущие перед глазами: оно почти идеально сливалось с фоном. Время от времени маскировка спадала, и мы, всего на несколько секунд, видели его истинное тело.

Оно было розовое, жирное и кольчатое, размером с детскую ладонь, все тело вдоль и поперек покрывали блестящие черные пятна (или глаза?) шестиугольной формы. Пока мы рассматривали существо, они увеличивались, пока не покрывали тело целиком. Затем меняли цвет и каким-то образом скрывали существо от глаз. По бокам от туловища отходили тонкие лапки, изогнутые к концу. Еще была пара больших и полупрозрачных, как у мухи, крыльев, одно из которых тварь повредила.

– Я полагаю, с такими мы раньше не сталкивались? – сказала Эми.

– Теперь моя очередь придумывать название, – напомнил Джон.

– Нет, Джон, – отрезал я. – Только если не придумаешь имя, в котором правда будет какой-то смысл.

Джон уверен, что надо присваивать имена всем видам и феноменам, с которыми мы сталкиваемся; он настаивает, что мы должны придерживаться научного подхода и каталогизировать наши находки в духе Чарльза Дарвина. Присваивать имена приходится по очереди, потому что, несмотря на заверения в научном интересе, Джон придумывает просто ужасающе бесполезные названия. Например, он присвоил похищению сверхъестественной сущностью название «орущий клоунский хрен». Насекомоподобного паразита, жившего во рту у человека и говорившего его голосом, он окрестил «вабалабадуном», а чернильно-черные существа, обладающие непостижимой способностью формировать реальность под свои прихоти, теперь известны как «ночные хакулы». Возможно, вы заметили, что имена эти больше интригуют или оскорбляют, чем хоть что-то описывают, – из-за этого их просто невозможно запомнить, что полностью сводит саму идею на нет.

– Он вялый и розовый, как член, и у него крылья, как у насекомого. Посему нарекаю этот организм трахаканом.

Эми вздохнула.

Трахакан в кувшине неуклюже возился: он повредил крыло, то ли когда мы с ним сражались, то ли когда его жевал Собак. Убедившись, что из ловушки ему не выбраться, он опустился на дно и сложил крылья.

– Ну, это определенно стоит показать доктору Маркони, – сказал я.

– Попробую ему позвонить, – отозвался Джон. Затем вытащил нож и начал прорезаться к крышке кувшина. Делал он это потому, что хотел добраться до телефона, а телефон его лежал на дне уже упомянутого кувшина, в котором больше ничего и не было.

Мы с Эми смотрели, как Джон разрезает скотч и подступается к крышке. Потом Эми тряхнула головой, словно очнувшись от транса, и торопливо схватила Джона за запястье.

– Постой. Что мы творим?

Джон остановился, и мы все ненадолго застыли с выпученными от удивления глазами. Я моргнул, и сотовый телефон снова превратился в жука, мираж растворился в скоплении черных мерцающих глаз. Он снова попытался взлететь и стукнулся о крышку.

– Ладно, – сказал Джон, – это странно.

– Он не просто принял облик телефона, – заметил я. – Он убедил меня, что это и правда телефон. Даже несмотря на доказательства обратного.

– Как будто он может залезть в мозг и просто разорвать все логические связи. Критическое мышление улетучивается как во сне. Ты вдруг снова в школе, и попугай с голосом физрука вырывает тебе клювом все зубы, а ты в это время думаешь только об одном: «И как я объясню это своему дантисту?»