— Завтра пойдем, куда захочешь, — губами к уху прижимается.

На мгновение теряюсь от этого действия. Низ живота скручивает тугим спазмом. Грудь горячей волной окатывает. А потом по всему телу под кожей ток разливается. Щекотно, сладко и горячо.

— Не пытайся меня умаслить… — голос звучит совсем не так, как мне бы хотелось. Слишком мягко и как будто задушенно. Хоть я и пытаюсь вызвать внутри себя убежавшую куда-то злость. — Я не перегорю… Ночка тебе предстоит весёленькая… Ах… ха… — за эти звуки и вовсе не отвечаю. Что это такое? — Да…

— Прекрати.

— Что?

— Провоцировать меня.

— Ты же сам меня… Ты меня… — не могу озвучить все, что между нами происходило, происходит и, я уверена, еще не раз будет происходить.

— Ты не знаешь, кто я такой, Катя, — выдает Тарский, не меняя тона, но мне отчего-то кажется, будто он что-то важное отдает.

Возможно, только потому, что он вновь называет меня по имени… А возможно, причины гораздо глубже. Это то, что я не могу осмыслить, лишь чувствую.

— Так расскажи мне.

— Нет.

— Почему? — этот короткий вопрос вмещает все давнее и отчаянное стремление.

— Ты не должна знать.

— А я хочу!

Он так долго молчит, я едва не теряю связь с реальностью. В этой душевой мы словно в вакууме, далеко за пределами всего того безумия, что творится вокруг нас.

— Я делаю свою работу, — голос Гордея становится ощутимо жестче. — Как только она будет выполнена, все закончится.

— Что именно? — с трудом сглатываю.

Безошибочно улавливая скрытый посыл, начинаю крайне сильно волноваться. Разбиваясь во внутренней панике, громко и часто дышу. Пытаюсь развернуться, чтобы посмотреть Гордею в лицо. Но он не позволяет.

— Ты уйдешь? Совсем? Навсегда?

Как же это ущербно… Я ведь готова разрыдаться!

И Тарский не отвечает. Прижимается губами к моим волосам и молчит. Я зажмуриваюсь. Слушая свободно спадающий шум воды, пытаюсь восстановить сорванное дыхание.

Ничего не получается.

Распахивая глаза, судорожно вдыхаю, чтобы хоть как-то заполнить легкие.

— А ты не знаешь, кто я. Не знаешь, на что я способна, — выдаю тихо, но твердо. — Но когда-нибудь обязательно узнаешь.

[1] Телекинез — термин, которым в парапсихологии принято обозначать способность человека одним только усилием мысли оказывать воздействие на физические объекты.

Мне никак не удается унять дрожь. Потряхивает даже после того, как выходим из ванной и расходимся в разные стороны номера — Гордей в гостиную, а я в спальню. Тщательно промокнув волосы, натягиваю сорочку и тянусь за подготовленным халатом. Однако быстро соображаю, что он мне не поможет.

Дрожу ведь не от холода. Никакая одежда не усмирит эту тряску.

Бросаю пестрый шелк обратно на кровать, как раз когда появляется Тарский. На нем надеты свободные спортивные штаны, торс обнажен. А я помимо воли вдруг задумываюсь: надел ли он трусы.

Сумасшедшая!

Зачем мне это знать? Я, между прочим, все еще злюсь! И вместе с тем тревожусь относительно информации, которую Таир мне недодал в душе. Если я правильно поняла, он собирается уходить от отца после нашего возвращения из Европы.

Почему? Что теперь? Что мне делать? Как я буду без него?

Не хочу об этом сейчас думать. Не желаю волноваться заранее. Потом… Все потом, иначе не справлюсь.

— Ложись спать, Катерина, — привычно суровым тоном выводит меня из раздумий.

— Снова пытаешься от меня отделаться? Не получится! — проговариваю нараспев. — Я ведь обещала тебе звездную ночь. Не сопротивляйся, хуже будет.

Чуть склоняя голову, Тарский сводит брови и пронизывает меня мрачным взглядом. Могу лишь предположить, насколько достала его.

— А что мы такие недовольные, я не пойму? М-м? — вновь расхожусь в эмоциях. — Бешу тебя, да? Поступаешь со мной плохо, творишь все эти жестокие вещи, ведешь себя как сволочь… А теперь удивляешься, что я ответ «пишу»?! Наручники — это красная карточка! Сто прогулок тебе не помогут. Полет в космос не реабилитирует! Нельзя вот так вот взять и пристегнуть Катерину Волкову к кровати!!! Может, ты привык к особому контингенту баб, — бурно перевожу дыхание. Лишь одно упоминание о предполагаемых связях подкидывает дров в трескучий костер моих эмоций. — Да, наверное, пристрастился к своим лярвам… Но со мной так нельзя! И только мне решать, как теперь будем восстанавливать справедливость и ловить баланс. Именно сейчас и будем!

— Смени направление, Катерина.

По взгляду кажется, Тарский готов свернуть мне шею.

Вау! Отлично! То, что мне нужно.

— А то что? — уточняю ангельским голоском.

Сознательно накаляю.

— А то быть беде.

— И пусть!

Всем своим видом показываю, что напугать меня больше не получится. Точно не сейчас.

— Как знаешь, — отрубает Тарский неожиданно равнодушным тоном и выходит обратно в гостиную.

Я, естественно, за ним волочусь.

Мне нужны зрители. Мне нужен именно он!

Гордей садится за стол, а я останавливаюсь перед ним.

— Ты оставил меня без ужина. Я проголодалась.

— Что заказать? — спокойно уточняет и снимает телефонную трубку, чтобы позвонить на ресепшн.

— Клубнику, сливки и шампанское!

«Не слишком ли охренела твоя царская задница?», — вот, что в глазах его вижу.

Но вслух не комментирует. Лишь приподнимает брови и выдыхает, когда я подгоняю:

— Давай, давай…

Невозмутимо повторяет мой заказ администратору и возвращает трубку на корпус аппарата. Упирая локти в стол, скрещивает руки в замок и опускает на них подбородок. Смотрит на меня в ожидании дальнейших действий.

— Как насчет легкого аперитива?

Не дожидаясь ответа, воодушевленно всплескиваю ладонями и направляюсь к мини-бару. Впрочем, никакой реакции от Тарского не следует, даже когда я выхватываю первую подвернувшуюся бутылочку и свинчиваю с нее крышечку. Так же беспрепятственно опрокидываю внутрь себя небольшую часть янтарной жидкости. После первого же глотка жадно хватаю воздух. Могу предположить, что на вкус эта элитная бадяга не лучше, чем средство для чистки унитаза. Внутренности обжигает, на глазах выступают слезы, и я просто стараюсь не расплакаться.