И, пожалуйста, когда она вырастет, я надеюсь, что ты расскажешь ей обо мне. Я надеюсь, что она не будет меня презирать. Я так люблю ее. Я молю Бога, чтобы она смирилась с тем, что я совершил ужасные ошибки, но что я старался и в конце концов сделать как лучше для нее и для тебя, моя дорогая супруга.

Твое прощение – это все, о чем я прошу. Я мечтаю вернуться к тебе, вернуться туда, где мы полюбили друг друга, где ты доверяла мне. Я молю Бога, чтобы я смог когда-нибудь увидеть снова твое прекрасное лицо.

С вечной любовью и обожанием и с моими глубочайшими извинениями, вечно твой,

Эд.

– Ох, – проговорила я, опуская письмо. – Это невероятно печально.

– Значит, он ограбил банк, чтобы спасти свою маленькую дочку, – сказал Грэй.

– Похоже, что так, – согласилась я, чувствуя слезы на своих глазах. – Но его жена так и не получила это письмо. Как ты думаешь, их дочь…

Грэй вздохнул.

– Тогда у людей не было такого доступа к медицинским услугам, какой есть сейчас у нас, – сказал он. – Если ты был беден или если у тебя не было достаточно денег, тебе были недоступны дорогостоящие хирургические операции, о которых теперь можно даже не беспокоиться.

– Что ж, – сказала я, – лучше я буду верить, что его жена нашла деньги и что Патриция жива. Мне больно предположить, что это не так. – Я покачала головой. – Но как, по-твоему, он оказался здесь?

Грэй пожал плечами:

– Может, так же как мы. Разбилось судно.

– Как ты думаешь, он спасся? Или он…

Грэй вздохнул:

– Знаешь, если бы он спасся, неужели он не взял бы с собой деньги?

Я кивнула, а сама думала про Эда. Интересно, как протекала его жизнь на острове? Жарил ли он моллюсков, как мы? Жил ли он один много лет? Как он умер? И птицы склевали его труп, так что остались лишь кости?

Я содрогнулась, потом мне в голову пришла другая мысль.

– Может, сегодня она еще жива, – сказала я, вскочив.

– Кто? – спросил Грэй, рисуя веткой на песке горизонтальную восьмерку. Я вспомнила, как когда-то рисовала такой же символ на дереве – знак моей вечной любви к Робби Шелтону. «Я до бесконечности люблю РШ», – драматически добавляла я.

– Та маленькая девочка, – сказала я. – Патриция. Может, когда мы вернемся домой, мы сможем ее найти и отдадим ей это письмо. Мы покажем ей, как сильно отец любил ее и как он страдал.

Грэй смотрел на океан. Начинался прилив. Он толкал волны все дальше на берег, они набегали на песок, играя и дразня, и медленно, но уверенно приближались к нам. Я подумала, как мало я знала об этом мужчине, с которым оказалась на необитаемом острове. Любые мои попытки заговорить с ним о его жизни кончались ничем. Мне было ясно, что он не хотел говорить об этом. Но почему?

– Я полагаю, что нам пора подумать о том, как жить здесь дальше, – сказал он. – Мы можем застрять тут дольше, чем надеемся. Нам надо…

– О чем ты говоришь? – перебила я его. – Ты не хочешь вернуться домой? Не хочешь, чтобы нас спасли?

Грэй вздохнул:

– Я просто имел в виду, что нам нужно обдумать, как нам выжить, если мы не будем спасены в ближайшее время. Мы должны придумать, как нам хранить еду, может, насушить манго. И нужно построить более надежную хижину, прежде чем начнется сезон дождей.

– Нас уже здесь не будет в сезон дождей, – заявила я гораздо жалобнее, чем ожидала. Мои глаза наполнились слезами. Мне хотелось накричать на него, заорать. Я была готова орать на каждое дерево на острове, на каждую птицу, которая будет слышать меня.

Грэй ласково дотронулся до моего запястья.

– Извини, – сказал он. – Я не хотел тебя расстраивать.

Не думая, я уткнулась лбом в его теплое плечо. Оно пахло песком и морской водой.

– Просто я хочу домой, – рыдала я. – Я до боли хочу домой.

Грэй молча гладил мои волосы, пока я не перестала рыдать. И потом долго не отпускал меня.

Одинокая бабочка глубокого темно-синего цвета села рядом с нами и потом, словно дразня нас, улетела прочь, в сторону океана.

Нью-Йорк, 2 августа 1999 года

Эван рубил лук все утро. Он хорошо поработал и нарезал столько сладкого лука, что наполнил четыре контейнера. Шеф появится к полудню. Эван знал, что к этому времени он должен все закончить. Луковицы должны быть нарезаны аккуратными маленькими кубиками, так, как любит шеф. Эван молил небеса, чтобы он был в хорошем настроении, хотя в последнее время шеф никогда не был в хорошем настроении.

Кухня находилась в подвале старинного городского особняка. Кондиционера там не было, только вентилятор и открытая задняя дверь. У Эвана так слезились глаза, что даже покраснели. Однако он знал, что жаловаться нельзя ни на капризы шефа, ни на лук, ни на жару, ни на что вообще. Ему повезло, что он нашел работу сразу после кулинарной школы в одном из лучших ресторанов Нью-Йорка. В конце концов, это три звезды Мишлена, и, если ему повезет, он сделает здесь карьеру, устроится в каком-нибудь хорошем месте или даже откроет собственное дело. И тогда ему уже не придется рубить лук.

Эван думал об этом, когда резал лук на пластинки и кубики, и сделал маленький перерыв только один раз, когда заметил маленькую фигурку в углу двери, выходящей в переулок. Ярко светило солнце. Он отложил нож, вытер руки о полотенце, заткнутое за завязки фартука, и подошел к двери.

– Привет, малыш, – сказал Эван, протягивая руку к бродячему котенку с короткой черной шерсткой, сидевшему возле его ног.

Котенок громко мурлыкал, словно хотел ему что-то сказать.

– Что ты говоришь? – прошептал Эван.

Он всегда любил животных. Еще в Литл-Рок, когда он был мальчиком, у него было много питомцев, но кошек никогда не было. У его матери, Луизы, была на них аллергия.

Котенок мурлыкал и терся о его ноги.

– Мне надо работать, дружок, – сказал он, возвращаясь к своей доске, но потом подошел к холодильнику. Там он нашел немного паштета – из личного обеда шефа – и взял маленькую мисочку.

– На, ешь, – сказал он, поставив угощение перед котенком. – Только не подведи меня, ладно?

* * *

– Сынок, мы не поняли, куда ты поедешь? – Мать Эвана никогда не понимала своего сына. Когда ему исполнилось восемь лет, он просил подарить ему на день рождения швейную машину, в десять лет он научился печь торты гораздо лучше, чем она, а теперь он хотел бросить свою работу в ресторане… ради чего?

– На Бермуды, – объяснил он. – Супружеская пара из Бостона попросила меня стать поваром на их яхте.

– Но это безопасно? – спросила мать. Если бы Эван прислушался, он услышал бы вдалеке свист поезда. В детстве он жил недалеко от железной дороги. Он любил сидеть на откосе и смотреть, как проносятся мимо поезда, мечтать о том мире, который начинался за их городком. Как ему хотелось сбежать туда!