Я подумала о судне, где я укрылась от непогоды. Это военный корабль? Частная яхта? Э-э… пиратское судно? Что случилось с командой? Все погибли? Совсем рядом оглушительно загремел гром, и я задрожала всем телом. Что-то коснулось моих ног, и я подтянула ноги поближе к себе. Ветер крепчал. Он хлестал по корпусу судна, словно пытался унести его, или меня, или нас обоих.

Новый грохот, затем сверкнула молния, такая яркая, что осветила небольшое пространство, где я сидела. На долю секунды перед моим взором предстала ужасная картина. В шести футах от меня лежал скелет. Я издала дикий вопль, когда Мак прыгнул мне на колени. Я боялась пошевелиться. У меня бешено колотилось сердце. Укрыться снаружи было негде, но я все равно должна была выбраться отсюда. Я не могла оставаться тут ни минуты.

Цепляясь за доски, я пролезла в дыру. Хлестал дождь, у меня кружилась голова, я не знала, куда идти. Мак был рядом, он терся о мою левую ногу. Несколько минут я вслепую брела куда-то, но дождь затих, тучи расступились, и лунный луч осветил дорогу. Я с облегчением увидела впереди большое дерево и спряталась под его кроной. Мак устроился у меня на руках. У меня отяжелели веки и закрывались сами собой, несмотря на все мои усилия. Я больше не могла бороться с усталостью. Она ударила по мне, словно громадная волна.

* * *

18 марта 2008 года, Сиэтл

Габби сжала мою руку, когда меня повезли в предоперационную.

– Может, мне надо было сказать Эрику? – спросила я.

Ее глаза на миг метнулись в сторону, но потом она снова взглянула мне в глаза.

– Нет, – уверенно заявила она. – Ты скажешь ему, когда будешь к этому готова.

Я вздохнула, потянув за край больничной рубашки. Я запланировала эту операцию и свое выздоровление на время его командировки в Нью-Йорк, где он помогал открыть новый филиал их компании. «Поскорее прилетай ко мне», – просил он меня вчера перед посадкой на самолет. Я сказала, что постараюсь, но сама знала, что у меня ничего не получится. Мне еще предстояло шесть недель приходить в себя, и ни о какой поездке не могло быть и речи.

Несколько месяцев я знала про операцию. В моей памяти навсегда осталось то ужасное утро, когда я сделала УЗИ, навсегда изменившее мою жизнь. Доктор Ланистер поправил очки и выдавил мне на живот каплю геля. В моей левой руке зажужжал телефон – это Эрик прислал сообщение. Я сунула его в сумку, не отвечая.

Доктор прижал к моему животу прибор на длинном шнуре, плавными движениями размазал холодную массу по моей коже, а я смотрела на экран, висевший на стене.

– Вот, посмотрите, – сказал он, показывая на экран. – Вот этого я и боялся. – Он покачал головой. – И вот здесь, на стенке матки. Они повсюду. Я еще никогда не видел ничего подобного.

Полипы. Доброкачественные, но полипы. Дюжины их росли словно грибы на моих репродуктивных органах. Вот почему у меня были такие болезненные месячные, объяснил доктор Ланистер; боль ножом пронзала меня от низа живота до спины.

– Вы можете… удалить их, ведь правда? – спросила я, вцепившись в край кушетки; бумажная подстилка шуршала под моими пальцами.

Доктор Ланистер положил прибор и стянул перчатки.

– Шарлотта, – сказал он, – я боюсь, что у вас зашло все слишком далеко. Полипов слишком много. Их невозможно удалить, не повредив ваши яичники. И если даже мы это сделаем, они снова будут расти. – Он тяжело вздохнул. – Я рекомендую вам гистерэктомию.

Я вытаращила глаза и порывисто села.

– Гистерэктомию? Вы имеете в виду, что все – целиком? Навсегда? Значит, у меня никогда не будет детей?

Доктор Ланистер мрачно кивнул и начал распространяться на медицинском жаргоне о моем состоянии, о риске слишком долгого ожидания операции, о том, что в наши дни есть другие способы стать родителями. Но я почти не слышала его. Его голос звучал где-то далеко, за завесой моих мыслей. Что скажет Эрик, мой жених? Как мне сказать ему, что женщина, на которой он скоро женится, никогда не родит ему ребенка?

Доктор сжал мне руку, вырвав меня из горьких раздумий.

– Пора, Шарлотта.

Габби помахала мне, когда меня повезли в операционную. На потолке горели яркие лампы, люди были в масках и балахонах.

Женщина-доктор наложила на мой рот дыхательную маску и велела сделать глубокий вдох.

Когда я проснулась, то была уже бесплодной.

* * *

– Шарлотта! Шарлотта!

Я медленно открыла глаза. Где я? У меня затекло все тело. Болела голова.

– Шарлотта!

Я увидела Грэя, и все встало на место. Остров. Обломки корабля. Рана на моей голове.

Грэй сел на корточки возле меня.

– Шарлотта, все в порядке?

– Кажется, – сонно сказала я, щурясь от лучей утреннего солнца, которые пробивались сквозь густую крону дерева.

– Прости, что я так долго добирался до тебя. Этот остров – настоящий лабиринт.

– Все нормально, – сказала я и попыталась встать. Мак мяукал неподалеку, и я порадовалась, что он пережил шторм. Поднявшись на ноги, я схватилась за живот. Вчера я пила немного воды, но мне надо было в туалет – срочно.

– Пойдем в лагерь, – сказал Грэй. – Надо промыть твою рану и, возможно, наложить швы.

Я кивнула:

– Только секунду. Я сбегаю вон туда. – Я показала на кусты.

Грэй усмехнулся:

– Ладно, давай. Я отвернусь.

Я отошла в сторону и присела за кустом. Сняла шорты – и ахнула. На моих трусиках-бикини я увидела пятна крови.

Грэй осмотрел мою рану.

– Тут понадобится три стежка, не больше.

– Правда? – вздохнула я.

Он кивнул.

– Рана зияющая. Вот, – сказал он, протягивая мне какую-то бутылку. Я поднесла ее к глазам. Виски.

– Где ты это нашел?

– В чемодане старины Эда Гантера, помнишь?

– О да, – ответила я и сделала глоток. Вкус был какой-то бензиновый, но я глотнула еще, когда увидела, как Грэй взялся за аптечку.

– Теперь не шевелись, – сказал он. Я снова сделала глоток и поставила бутылку рядом. Тело наполнилось теплом, но потом, когда Грэй проткнул мне кожу иголкой, меня пронзила боль.

– Ой! – вскрикнула я.

– Прости, – ласково сказал он. – Уже почти все. – Я опять вскрикнула. Потом он сел и кивнул. – Все. Готово.

Я прислонилась к дереву. У меня кружилась голова, и я слегка опьянела.

– Почему ты не осталась прошлой ночью на корабле?