— Господи! Что за чертовщину я несу?! Вот дерьмо! Дерьмо. Прости… забудь… забудь обо всем, что я говорил… мне надо идти…

Я пытаюсь остановить его, хочу заговорить, хочу сказать ему, что все хорошо, все в порядке, но сейчас я нервничаю, причем очень сильно, я смущена, потому что мне ничего не понятно. Я не понимаю, что происходит и почему он так не уверен во мне и в нас, и насчет меня и его, и в том, что будет с ним и со мной, и обо всех прочих местоимениях, какие только существуют. Я не отвергаю его. Я никогда его не отвергала. Мои чувства к нему всегда были прозрачны — у него нет причины чувствовать неуверенность во мне или рядом со мной, и я не понимаю, почему он смотрит на меня, словно что-то не так…

— Прости меня, — продолжает он. — Я… я не должен был ничего говорить. Я просто… Я… вот черт! Мне не надо было приходить. Мне надо идти… Я должен идти…

— Что? Адам, что случилось? О чем ты говоришь?

— Это была плохая затея. Я такой дурак… Я не должен вообще быть здесь…

— Никакой ты не дурак… все в порядке… все хорошо…

Он хохочет, но смех его, хоть и громкий, какой-то пустой. Отголосок неестественной улыбки еще остается на его лице, когда он замолкает и смотрит в какую-то точку, которая находится где-то за мной. Он долгое время молчит, но потом начинает говорить снова.

— Что ж, — он старается казаться веселым и радостным, — это не то, что думает Касл.

— Что? — Он застал меня врасплох. Я начинаю понимать, что теперь мы говорим вовсе не о наших с ним отношениях.

— Да. — Неожиданно он сует руки в карманы.

— Нет.

Адам кивает. Пожимает плечами. Смотрит на меня и отводит взгляд.

— Я не знаю, я так думаю.

— Но тестирование… оно… то есть… — Я мотаю головой и не могу остановиться. — Он что-нибудь обнаружил?

Адам не смотрит на меня.

— Боже мой, — говорю я шепотом, как будто если я произнесу эти слова очень тихо, мне станет легче. — Значит, это правда? Касл прав? — Мой голос чуть повышается, мышцы начинают напрягаться, и я не знаю почему, но это чувство очень похоже на страх, и он быстро ползет вверх по моей спине. Мне не надо бояться, если выяснится, что у Адама тоже имеется дар, подобный моему. И я должна была знать, что выяснить это не так-то просто, очень даже непросто. У Касла была своя собственная теория — будто Адам может дотрагиваться до меня, потому что он сам обладает некоей энергией, которая позволяет ему делать это. Касл не поверил в то, что иммунитет Адама к моей энергии мог оказаться счастливым совпадением. Он полагал, что тут крылось нечто гораздо большее с научной точки зрения. А я всегда верила именно в то, что мне просто повезло.

И Адам захотел все узнать сам. Он был воодушевлен этой идеей.

Но когда Касл начал тестирование, Адам больше не хотел говорить об этом. Он сообщал мне только самые общие данные. Слишком рано весь энтузиазм в отношении этого эксперимента потух в нем.

Что-то не так.

Что-то в самом деле не так.

Ну разумеется.

— Мы не можем пока сказать ничего определенного, — сообщает мне Адам, но я вижу, что он чего-то недоговаривает. — Нужно провести еще пару сессий. Касл говорит, что нам нужно еще кое-что… исследовать.

От моего слуха не ускользает и то, каким заученным, неживым тоном он преподносит мне эту информацию. Что-то идет не так, и мне кажется, что я только сейчас начинаю замечать признаки этого. Я не могу в это поверить. Просто я не хотела ничего замечать, вот в чем дело. Я не хотела признаться самой себе в том, что Адам выглядит более измученным и усталым, он более напряжен, чем это бывало раньше. Волнения и тревога как будто поселились у него прямо на плечах.

— Адам…

— Не беспокойся обо мне. — В его словах нет резкости, но я чувствую подводное течение в этой фразе, и оно несет в себе тревогу, и это я уже не могу проигнорировать, но он снова увлекает меня в свои объятия прежде, чем я успеваю вымолвить слово. Его пальцы ловко застегивают молнию на моем костюме, чтобы я приняла приличный вид. — Со мной все в порядке, — говорит он. — Правда. Мне просто нужно знать, что и у тебя все хорошо. А если тебе хорошо, то и мне тоже. И все вообще хорошо. — Он успокаивается. — Договорились? Все будет хорошо. — Его неуверенная улыбка ранит мне сердце, и оно словно забывает о том, что ему положено все время стучать.

— Ладно, — говорю я, но не сразу, мне требуется некоторое время, чтобы ко мне вернулась способность произносить слова. — Конечно, договорились, но…

Дверь открывается, и на пороге появляются Соня и Сара. Они уже собираются войти в комнату, но тут же застывают на месте, не сводя глаз с двух прижавшихся друг к другу тел.

— Ой! — восклицает Сара.

— Хм… — Соня опускает взгляд.

Адам едва слышно ругается.

— Мы можем прийти позже, — хором выпаливают близнецы.

Они собираются выйти, но я их останавливаю. Я не могу прогнать девушек из их же собственной комнаты.

Я прошу их остаться.

Они спрашивают, точно ли я в этом уверена.

Я быстро смотрю на Адама и понимаю, что буду жалеть о каждом потерянном моменте, который мы могли бы провести с ним вдвоем, но мне также известно и то, что я не могу пользоваться добротой своих соседок по комнате. Это их личное пространство, да и время близится к отбою. Не могут же они сейчас просто так бродить по коридорам.

Адам на меня больше не смотрит, но в то же время и не отпускает меня. Я нагибаюсь и чуть касаюсь губами его груди слева, там, где бьется его сердце. Наконец мы встречаемся взглядом. Он вымученно улыбается.

— Я люблю тебя, — говорю я ему, но так тихо, что эти слова слышит только он один.

Он нервно выдыхает. Потом шепчет: «Ты ничего не понимаешь», — и после этого отстраняется от меня. Поворачивается на одном каблуке. Направляется к двери.

Я чувствую, как пульс бьется у меня прямо в горле.

Девушки внимательно смотрят на меня. Они озабочены.

Соня хочет что-то сказать, но в этот момент

выключатель

щелкает,

вспышка,

и свет гаснет.

Сны возвращаются.

Они оставили меня на какое-то время сразу после того, как я была заключена на базе с Уорнером. Мне показалось, что я потеряла свою птицу, ту самую белую птицу с золотым хохолком на голове, напоминающим корону. Она часто встречалась мне в моих сновидениях. Она плавно и уверенно летела над миром, как будто знала все наперед, как будто у нее были свои секреты, о которых мы и не подозревали даже, и словно показывала нам дорогу в безопасное место. Она оставалась моей последней надеждой в горестной темноте сумасшедшего дома до той самой минуты, когда я встретила ее близнеца — точно такую же птицу-татуировку на груди Адама.