— Вот как, — пробормотал я.

— Меня зовут Индия Кэткарт, — сказала она. Я снова повторил свое «вот как», но я знал ее имя, мне были известны ее репутация и статьи. Она была главным обозревателем, сокрушающей Немезидой, делала жесткие интервью и безжалостно выставляла на всеобщее обозрение тайны. К тому же она писала забавно, и я, как и всякий приверженец «Памп», жадно читал ее материалы и смеялся, даже если смысл написанного заставлял меня морщиться.

Тем не менее я не собирался становиться для нее источником сведений ни сейчас, ни в будущем.

— Я пришла, чтобы сделать наш эксклюзив, — сказала она.

— А-а. Боюсь, ничего не могу вам сказать.

— Но вы обещали.

— Я надеялся, — согласился я.

— И вы весь день не отвечали по телефону.

Я отцепил свой сотовый и осмотрел его, сделав озадаченный вид.

— Он выключен, — сообщил я, как будто только что это обнаружил.

Ее это не обмануло.

— Меня предупреждали, что вы неглупы.

Отвечать, кажется, не требовалось, так что я и не стал стараться.

— Мы искали вас. Где вы были?

— С друзьями, — сказал я.

— Я приехала в Комб-Бассет. И что я там обнаружила? Жеребца нет, ни с ногой, ни без ноги. Сида Холли нет. Рыдающего владельца нет. Только какая-то старая карга, которая сказала, что все уехали к Арчи домой.

Я разглядывал ее с доброжелательным видом. Я очень хорошо умею принимать такой вид.

— Итак, — продолжала Индия Кэткарт с видимым отвращением, — я отправляюсь в дом мистера Арчибальда Кирка в деревню Шелли-Грин и что нахожу там?

— Что?

— Я нахожу там человек пять журналистов, разных фотографов, миссис Арчибальд Кирк и глухого старца, который говорит: «Э?»

— А что потом?

— Миссис Кирк смотрит на меня чистыми глазами и врет. Она говорит, что не знает, где кто. Через три часа я вернулась в Комб-Бассет, чтобы посмотреть на туристов.

— Вы нашли кого-нибудь из них?

— Они прошли двадцать миль и забрались на пастбище, на котором держат быка. Они в панике ринулись обратно и стали рассуждать о том, как привлечь фермера к суду за то, что он позволяет опасному животному разгуливать рядом с общественной дорогой. Мужчина с лысиной и длинным хвостом сказал, что он привлечет еще и миссис Брэккен за то, что она не держала своего жеребца в стойле, чтобы предотвратить ампутацию, которая вызвала у его дочери истерику.

— Жизнь — это один долгий фарс, — сказал я. Это было ошибкой.

Она тут же уцепилась за это.

— Это ваш комментарий по поводу жестокого обращения с животными?

— Нет.

— Ваше мнение о туристах?

— Пешеходные дорожки очень важны.

Она перевела взгляд с меня на бармена.

— Газированную минеральную воду, лед и лимон, пожалуйста.

Она сама заплатила за свою выпивку, как будто это подразумевалось. Я задумался, насколько ее вызывающее поведение неосознанно и привычно — или она дозирует его в зависимости от того, с кем говорит. Я часто узнавал много полезного о людях, наблюдая за тем, как они разговаривают с другими, и сравнивая реакцию.

— Вы ведете нечестную игру, — сказала она, глядя на меня поверх лимона, насаженного на край стакана. — Ведь именно благодаря «горячей линии» в «Памп» вы попали в Комб-Бассет. Кевин говорит, что вы платите свои долги.

Так платите.

— "Горячая линия" — это его собственная идея. Неплохая, если не считать сотни ложных сообщений. Но сегодня я ничего не могу вам сказать.

— Не «не можете», а не хотите.

— Очень часто это одно и то же.

— Избавьте меня от философии!

— Я с наслаждением читаю вашу еженедельную страницу, — сказал я.

— Но не хотите появиться на ней?

— Это верно.

Она вскинула голову.

— Многие просили меня не печатать то, что я знаю.

Я не хотел окончательно поссориться с ней и мог отказаться от мимолетного удовольствия подшутить над ней, поэтому я принял доброжелательный вид и не стал комментировать.

— Вы женаты? — спросила она.

— Разведен.

— А дети?

Я покачал головой.

— А вы?

Она больше привыкла задавать вопросы, чем отвечать на них. Поэтому ощутимо замешкалась, прежде чем сказать:

— У меня то же самое.

Я глотнул скотча.

— Передайте Кевину, я очень сожалею, что не могу описать ему подоплеку событий. Передайте, что я поговорю с ним в понедельник.

— Этого недостаточно.

— Больше я ничего не могу сделать.

— Вам кто-то платит? — требовательно спросила она. — Другая газета?

Я покачал головой.

— В понедельник. — Я поставил пустой стакан на стойку. — До свидания.

— Подождите!

Она посмотрела на меня взглядом, в котором не было феминистской агрессии и не читалась необходимость набирать очки в битве, которую выиграло предыдущее поколение. Я подумал, что, возможно, Индия Кэт-карт не создана для продолжительного брака, как и я. Я женился на любящей и милой девушке и заставил ее ожесточиться — худшая и самая печальная ошибка моей жизни. Индия спросила:

— Вы не голодны? Я целый день ничего не ела. Мой кошелек выдержит два обеда.

Бывает хуже. Я быстро обдумал вероятность того, что меня размажут по пятнадцатой странице, и решил, как обычно, что у всякого риска есть свои пределы. Рискуйте, но с предосторожностями — великий девиз.

— Ваш ресторан или мой? — улыбаясь, спросил я, и тут же в ее глазах мелькнул слабый отблеск триумфа — она подумала, что рыбка попалась.

Мы ужинали в шумном, ярко освещенном, большом и полном народу ресторане. Выбор был за Индией. Это было ее естественное окружение. Несколько подхалимов зааплодировали, когда шепелявая девушка провела нас к центральному почетному столику. Индия Кэткарт признала аплодисменты и потащила меня за собой, как хвост кометы Галлея[3], никому меня пока не представляя.

Меню было поразительным, но по давней привычке я заказал самые простые блюда, с которыми можно было неплохо управляться одной рукой, кресс-салат, кэрри из утки с тушеными овощами. Индия заказала баклажаны в масле и гору хрустящих лягушачьих лапок, которые ела руками.

Лучше всего в этом ресторане было то, что шум делал приватную беседу невозможной — все, что там говорилось, могли услышать за соседними столиками.