Я покатился по наклонной, когда взялся скупать совершенно ненужную технику. Одно только хранение обходилось в тысячи долларов в неделю. Я успел по разным каналам купить семнадцать лесопогрузчиков, пять землеройных машин, шесть цементовозов, много разных небольших тракторов, бульдозеров, молотилок и комбайнов. В придачу к ним три лесовоза и один очень редкий паровоз с тормозным вагоном и несколькими пассажирскими.

Я курю на заднем дворе особняка-реабилитационного центра «Облачко». Рядом дымят, как выхлопные трубы, еще несколько пациентов. Над их головами в тяжелом и влажном утреннем воздухе висят белые облачка. Город спит. Отсюда видны только верхние этажи окружающих двор зданий. Пейзажа никакого: все коричневое.

Когда я признаюсь, что у меня покупательская лихорадка, остальные отказываются со мной говорить или смеются. Когдая встаю, называю свое имя и говорю, что страдаю от алкоголизма и покупательской мании, меня спрашивают: «Ты что, с луны свалился?» Им это, наверное, кажется бредом, но мне-то нет.

Сидим с Лонни в кафетерии. Он рассказывает смешную историю о том, как когда-то снимал квартиру. Оттуда съезжал парень по кличке Голый. Его так прозвали, потому что он постоянно ходил голым по пояс. А еще он был очень накачанным. Лонни видел его пару раз. Голый оказался нормальным парнем, оставил ему кое-какую мебель — то, что ему самому было не нужно. Лонни поселился на новом месте и однажды нашел среди вещей Голого дневник. Раз они толком не были знакомы, он решил, что вполне может его почитать. Дневник оказался на удивление подробным. Голый писал, как ему хочется, чтобы им командовала и помыкала женщина. Через несколько месяцев в дневнике появляются записи о том, как он посещает мужские садомазохистские бары, где посетители или наблюдают, как других унижают и наказывают на маленьких аренах, или участвуют в этом сами. Голый ходит туда пару недель, смотрит с интересом, но только смотрит. В дневнике он записывает все способы наказания, которые там видит. Наконец он решается стать участником, и его лупят по заднице. Ему не то чтобы не понравилось, но после этого он окончательно понял, что хочет подчиняться сильной женщине и мечтает такую найти.

Через несколько недель после того, как Лонни прочитал дневник, Голый позвонил ему и сказал, будто кое-что оставил и хотел бы забрать. Лонни ответил, что в кладовке куча всяких вещей и что он ничего не выбрасывал, так что тот может приехать за ними, если хочет. Голый приехал вместе с дамой массивного телосложения. Пока он вытаскивал из кладовки свое барахло, в том числе и дневник, дама смотрела на коробки, что стояли у дивана. Когда она спросила Голого, что за коробки, тот ответил: «Мне они не нужны, поэтому я оставил их здесь — может, Лонни пригодятся». А дама возмутилась: «Ты хочешь сказать, что отдал за так две прекрасные коробки?!» И смерила его взглядом, который ясно говорил: «Ну погоди! Дома я с тебя шкуру спущу!» На лице Голого отразился испуг, смешанный с удовольствием. Так Лонни стал свидетелем того, как дневниковая фантазия сбылась в реальной жизни.

Звонит Джек! Все-таки хочет со мной поговорить. Но я занят: пишу. О нем же с Мэттом и пишу, между прочим! Никогда не думал, что окажусь слишком занят для этих ребят. Завтра они едут автостопом на какой-то рок-концерт. Советую назвать у входа мое имя. Может, пропустят бесплатно — едва ли, но зато я потешил свое самолюбие. На таких мероприятиях Хайди иногда раздает бесплатные ботинки, так что можно назвать и ее имя. Джек звонит от Мэтта, и мне слышно, как тот играет на гитаре (так себе). Мы прощаемся.

Опять звонит Джек. Забыл имя девушки с ботинками. Я говорю: «Хайди, Мэтт ее знает». Он говорит, что у Мэтта побывали квартирные воры. Они вышли поиграть в баскетбол, а когда вернулись, вся мебель была перевернута вверх дном. Но звонил-то он всего пару минут назад? Игра получилась очень уж короткой. Наверное, теперь играют в скоростной баскетбол: поди пойми сегодняшнюю молодежь. Я и не знал, что Джек умеет играть в баскетбол. Может, и не умеет, поэтому и играли так мало. Гитара бренчит, как в тот раз: значит, ее не украли. Они не понимают, что случилось. Странно. Может, перед выходом сами перевернули дом вверх дном, но так обкурились, что обо всем забыли? А теперь они идут смотреть фильм про киборга (?), «Джонни Мнемоник», и на пиво. Мы прощаемся.

На следующий день я завтракаю с Мэттом в «Зеваке». Он рассказывает мне о своем прошлом. В старших классах он учился в школе под Остином. В Остине жарко, и Мэтту такой климат нравится больше, чем в Саскватче.

Мэтт говорит о своей компании:

— Мы ходим вчетвером: Джон X., Джон Д., Джим и я. Каждый день после школы мы играем в гольф. Стоит жара, восемьдесят пятый год.

Мэтт жестикулирует левой рукой, разрубая воздух на куски.

— Мы часто вместе тусуемся. И вот мы посмотрели на видео «Вестсайдскую историю» и решили организовать свою шайку. Как в той песенке:

Раз ты «ракета»,

Ты к шайке присох,

Как курнул сигарету,

Пока ты не сдох.

Мы пробуем разные названия: «Раз ты… король… туз…» Как же круче всего? В конце концов мы выбираем «Кули»15. Скорее потому, что мы крутые, а не жертвы эксплуатации, построившие все железные дороги Америки. «Раз ты „кули“, ты к шайке присох…» Мы самые крутые парни в округе. С другой стороны, что может быть круче, чем назваться угодливыми и смирными китайцами, которые поклоняются Будде, курят опиум и не плюют на рельсы своих хозяев, хотя следовало бы?

По ночам мы тайком выбираемся из дома и звоним людям в двери, чтобы их позлить. Или воруем виски из родительских запасов. Нам всем по одиннадцать. Мы придумываем себе прозвища из карточной колоды. Я — Туз Треф, другие — Тузы Бубен, Пик и Червей. Четыре Туза. Остальные друзья очень заинтересовались. Мы дружим с Йелдигом Нотнеффом и производим его в Валеты. Есть еще Рэнди Шоу, которого мы считаем таким же крутым, как мы сами — если честно, я был в него влюблен на расстоянии, — и предлагаем ему стать вторым Валетом. Вот у нас уже четыре Туза и два Валета. И тут появляется Джек. Тот самый Джек. Он настаивает на том, чтобы стать членом «Кули». Но с нами нельзя ни на чем настаивать. Мы проводим собрание правления (это означает, что мы все переглядываемся и пожимаем плечами) и говорим Джеку, что осталось только одно место — Сморкальник Так наш общий друг Джек становится Сморкальником.

Я замечаю, что Мэтт говорит не в прошедшем времени, а в настоящем.

— Но что получается? — продолжает Мэтт. — Большая организация-это уже не так интересно. А еще мы боимся, что откроется самый главный и страшный секрет нашей шайки: что шайки нет… Мы проводим голосование в школьном кафетерии и договариваемся: больше никого не берем. Мы придумываем правило «Кули» — в шайке должно быть только семь членов. Как семь вуалей, семь грехов, семь чудес света или семь самураев! Поэтому в анналы кулизма войдет только семь крутых парней. Семеро.

— Сколько-сколько? — спрашиваю я. Мэтт ухмыляется, как Харпо Маркс.

— Остальные ребята очень злятся и требуют, чтобы их все равно взяли. Готовы быть по рангу ниже Сморкальника. Мы в растерянности: нам всего одиннадцать, мы из белых семей среднего класса (один — скрытый гей, если такое бывает в одиннадцать лет), и мы не знаем ничего хуже Сморкальника.