— Ладно-ладно, не надо мне каждый раз тыкать в нос этим доводом!

— Ты вечно недоволен, даже здесь — с ума сойти!

— Согласись, ты мне преподносишь такие сюрпризы, что у меня есть на что жаловаться!

— Ну да, может, я немного и перегнул палку, согласен! Но это же все из лучших побуждений, мы хорошо повеселились бы, как тогда с обезьяной! Ладно, я умею признавать свои ошибки, скажи, как мне заслужить твое прощение.

— Ты правда этого хочешь?

— Да. Но прояви благоразумие, не проси о невозможном. Пусть это будет какая-нибудь мелочь, приятная для тебя.

— Скажи мне, как называется Третья Власть.

— Мы сказали «мелочь»!

— Потому я и спрашиваю только про название! И обещаю не пытаться узнать больше. Клянусь.

— А какой тогда смысл?

— Это даст мне пищу для размышлений на целый год. Иначе, будь уверен, я тут спячу от ничегонеделанья.

— Для начала хорошая новость: тебе не придется ждать целый год, только одиннадцать месяцев, потому что о Третьей Власти можно узнать не через год после Второй, а через год пребывания в Саду.

— И то хлеб, честное слово…

— И потом, ладно, вторая хорошая новость: в порядке исключения, так и быть, я открою тебе название Третьей Власти!

— Спасибо!

— Она называется «Последний час».

— «Последний час»?

— Да.

— И на этот раз она мне точно понравится?

— Уверен на сто процентов. Это не только потрясающая Власть, я еще уверяю тебя, что она не покажется тебе ни дурацкой, ни отвлеченной — ничего отрицательного. Тебе даже захочется, думаю, воспользоваться ею как можно скорее.

— Хм, даже интересно…

— Тем лучше. Потому что у тебя есть одиннадцать месяцев, чтобы все это обдумать!

Последний час… Одно название — и то выглядит загадочно, заманчиво, я бы сказал. Во всяком случае, гораздо заманчивее, чем наблюдение или власть любви. Чувствуется, что за этим что-то скрывается, что-то мощное. Но что? Может, это — последний час моей жизни? А что, вроде сходится… Только мне непонятно, как этот последний час мог бы обратиться властью? Разве что я смогу вернуться в прошлое и прожить последний час моей жизни заново? А вдруг я смог бы попытаться изменить порядок вещей, слетать быстро в клинику, мне бы сделали ЭКГ и немедленно занялись мной… И я бы остался жить?

Власть, позволяющая изменить прошлое, дающая возможность пожить еще немного с теми, кого я люблю…

Вот было бы чудесно…

О, чудо! После бесконечного ожидания из реки вынырнул красный шарик! Самое время немного оживить обстановку!

— Бог, Бог! Эй, Бог!

— Да-да, иду!

— Красная сфера появилась! Пойдешь со мной посмотреть, что случилось?

— Конечно… Ну, поехали!

Мы отправляемся вслед за шариком, который быстро летит к земле и застывает над головой мужчины, лица которого мне не разглядеть — так глубоко он укрылся в тени. Кругом темная ночь, ближайший фонарь не работает. Мужчина кого-то подстерегает.

— Это Энтони?

— Да.

— Прямо как хищник. Чего он дожидается?

— Оглядись вокруг и поймешь…

В нескольких метрах от нас слабо светится огонек банкомата — единственный источник света на всю округу. Энтони делает шаг вперед, смотрит направо, потом налево; за эти два месяца он похудел и побледнел еще больше.

— Ему явно не стало лучше…

— Да.

— И мне не нравится то, что он сейчас делает. Если шарик нас позвал, значит, что-то вот-вот случится. И судя по обстоятельствам, боюсь, что это будет не акт вселенской любви…

Слышится шум мотора, Энтони снова ныряет во тьму. Большой черный внедорожник останавливается прямо напротив банкомата, водитель включает аварийную сигнализацию и выскакивает из машины: это молодая женщина, ее высокие каблуки царапают асфальт при каждом шаге.

Она вставляет карточку, набирает код; оборачивается на машину, потом выбирает нужную сумму. Быстро схватив купюры, она семенит обратно к машине, но тут появляется Энтони и приставляет ей к груди пистолет:

— Если заорешь, я тебя пристукну.

— Господи, господи…

— Заткнись.

— Нет, пожалуйста, держите, возьмите деньги…

Энтони вырывает у нее из рук купюры:

— Мало! На кой мне столько!

— Пожалуйста, только не бейте меня…

— Говори код!

— Умоляю вас…

Женщина так перепугана, что тут же начинает плакать и задыхаться.

— Я сказал, код! Код говори, сука!

— Я… Я не знаю… Код… Я… Пожалуйста…

Ноги у женщины подкашиваются, она медленно оседает на землю. Он хватает ее за ворот и грубо прижимает к широкой задней дверце машины.

— Я не шучу, клянусь, я тебя прикончу, тварь!

— Возьмите все, что хотите…

Энтони теряет терпение. Он вдавливает пистолет еще глубже в диафрагму женщины.

Я больше не в силах этого выносить.

— Мы что, так и будем на это смотреть?! Ты же Бог, черт побери, вмешайся! Ты видел, в каком он состоянии? У него ломка! Он убьет ее!

— Я никогда не вмешиваюсь…

— А она, тоже мне, почему она не называет ему этот дурацкий код?!

— От ужаса. Тебе повезло, что ты никогда не испытывал этого чувства. Это настолько сильно, что у человека все отключается. Она не помнит свой код, у нее память замкнуло от страха. И чем больше Энтони будет ей угрожать и требовать ответа, тем меньше шансов, что она вспомнит.

— Но это все же невероятно, какие-то четыре цифры — назови она их, и ее шкура будет спасена!

— Вся беда в том, что ей надо спасать не только свою шкуру. Поэтому она так и перепугалась: она боится за двоих.

— Что?

Энтони взводит затвор пистолета, и этот характерный щелчок приводит женщину в окончательное безумие, она уже ничего не может ни сказать, ни сделать, только тяжело дышит в полном параличе.

— Считаю до трех, не скажешь — продырявлю тебе шкуру.

— …

— Раз…

— …

— Два…

Энтони уже готовится нажать на спуск, но тут внимание его привлекает какое-то движение на заднем сиденье машины. Он заглядывает внутрь и видит смотрящего на него ребенка, прочно пристегнутого к детскому креслицу.