Но откуда исходил этот сумеречный свет? Баррик знал, что облака и туман могли, покрыв землю, не пустить к ней солнечные лучи, но как они могли сохранять свет в мире после того, как солнце закатилось и день угас? Неужто, удерживая Страну теней в сумраке, они впитывали сияние солнца, как сухая тряпка — лужицу воды, так что свет продолжал просачиваться в небо ещё долго после захода самого светила?

Хотя какое это имеет значение? Наверняка всё дело в магии фаэри. Но загадка сумерек заставила его задуматься о богах, которые, исходя из того, что он слышал, по-видимому, мало чем отличались от смертных, по крайней мере в том, как они жили. Возможно, Перин и Керниос, и остальные стали владычествовать над людьми не потому, что были богами — а напротив, стали богами как раз потому, что были достаточно могущественны, чтобы провозгласить себя повелителями рода людского…

Скарн свалился с небес прямо Баррику на плечо, заставив того подскочить и громко выругаться.

— Тихо, ты, — прошипел ворон ему в ухо. — Чтой-то двигается впереди, за деревьями.

С быстро бьющимся сердцем принц вытащил из-за пояса обломок копья, сделал глубокий вдох и шагнул вперёд, отодвигая ветки, за которыми обнаружилась узкая прогалина, относительно открытое место на холме. В деревьях действительно кто-то возился, шурша листьями, но существа, которые там копошились, были меньше Баррикова мизинца.

— Это же… маленький народец! — воскликнул юноша. — Как в сказках!

Его слова едва успели отзвучать, как в зелени рядом с ним запищал горн и на принца обрушился ливень мелких острых предметов. Две или три штуки вонзились в тыльную сторону его ладони; Баррик вскрикнул от боли и попытался стряхнуть крошечные стрелы с кожи, но уже новый шквал малюсеньких щепочек жалил его в лицо и в голову, как стая слепней.

Он крикнул: — Хватит! — и снова крутнулся, но куда бы принц ни поворачивался, его отовсюду встречал рой жалящих игл. В конце концов он закрыл лицо локтем и бросился бежать вперёд, пока не добрался до ближайшей ветки, какую увидел. Крошечные люди кинулись врассыпную, и Баррик успел заметить у них хитиновые панцири, будто у жуков. Он поймал ветку прежде чем все человечки успели убраться с неё, и тряс до тех пор, пока крошки не попадали на землю. Принц ухватил их, сколько мог — может, около полудюжины, — и поднял над собой, брыкающихся, но в целом вполне живых и здоровых, на манер щита. Из кроны над ним раздался пронзительный писк, и дождь крошечных стрел резко прекратился.

— Да, Скарн, скажи им, чтобы перестали стрелять! — закричал юноша. — Скажи им, что мы не причиним вреда!

— А мы говорили сторониться возвышенностей, — мрачно напомнил Скарн, но миг спустя Баррик услышал, как птица издала череду громких и быстрых трелей и щелчков. После паузы Скарн заговорил снова — и принц предположил, что голос того, кто выступал от имени маленького народца, слишком тих для его слуха. Карканье ворона и мнимые паузы чередовались довольно долго.

— Мы думаем, шило-феи можут дать нам свободный ход, если ты выпустишь тех, что у тебя в руке. Мы сказали им, что ты не оставишь для еды больше двух — трёх.

— Трёх для еды? Трёх чего…? — и тут Баррик догадался. — Проклятье богов на тебя, ты, злобная птица! Мы не будем их есть!

— Эт не тебе, — обиженно прокаркал Скарн. — Знаемо, ты не стал бы. Мы больше думали взять их для себя…

— Послушай только, какие гнусности ты говоришь! Это же люди… в некотором смысле. Уж куда больше, чем ты, — Баррик глянул вниз. Один из малюток в латах из кусочков коры отчаянно пытался покрепче уцепиться за его рукав, дрыгая ногами на, должно быть, ужасающей для него высоте. Шлем крохи, сделанный из птичьего черепа, свалился, и стали видны вытаращенные в ужасе глаза.

— Тригон меня благослови, да у них даже доспехи есть!

Всё ещё прикрывая голову, Баррик, тем не менее, придвинул руку ближе к телу, чтобы крошечный мужчина мог надёжно встать на его драную куртку.

— Доспехи-то довольно легко слущить, — откликнулся Скарн. — А внутри они так очень сочненькие, да. Особно которые молоденькие…

— Ох, заткнись, птица! Ты отвратителен! Не говоря уж о том, что пока ты там вещаешь с дерева, это я получу стрелу в глаз, если что-нибудь пойдёт не так. Скажи им, что я собираюсь опустить их вниз, если это то, чего они хотят, и чтобы они не набрасывались на меня. Скажи им, что я отпущу их всех, или, клянусь богами, Скарн, я тебе все перья из хвоста повыдергаю!

Пока ворон передавал его слова шило-феям, Баррик медленно опустил руки от головы к земле, позволяя маленьким человечкам, которые из страха — или практических соображений — перестали вырываться, аккуратно соскользнуть в безопасное место. Он понадеялся, что никого не убил — не потому, что устыдился (всё-таки они стреляли в него!), а потому, что теперь это затруднило бы его положение. Так когда-то учил его отец. “Не мешай побеждённого врага с грязью, — частенько повторял Олин, — если после ты намерен вновь дать ему подняться. Обиды исцелить сложнее, чем раны”. Раньше принц никогда не придавал этим словам особенного значения, поскольку тем, кого смешивали с грязью, обычно ощущал себя именно он, но теперь начал понимать их смысл. Жизнь была сродни походу через этот жуткий лес: чем меньше оставишь у себя за спиной недругов — тем меньше придётся опасаться нападения сзади и тогда можно будет сосредоточить внимание на том, что ждёт тебя впереди.

Когда пленники все оказались в безопасности, остальные шило-феи медленно спустились с деревьев и повылезали из-под кустов на прогалину — всего набралось что-то около сотни. Приглядевшись, Баррик решил, что от нормальных людей фей отличает не только миниатюрный размер: черты их лиц были чуждыми и удлинёнными, особенно остренькие носы и подбородки, а у иных конечности казались совсем тонюсенькими, как паучьи лапы — в остальном же они довольно сильно походили на людей во много раз превосходящих их ростом.

Доспехи фей были хитроумным образом собраны из кусочков коры, ореховой скорлупы и панцирей насекомых, а похожие на шпильки копья, кажется, изготовлены из остро заточенных косточек. Лица их выражали в точности то же, что и лица солдат армии обычного размера во время шаткого перемирия: пока Баррик подползал к ним, малютки глядели на него со страхом и недоверием, явно готовые моментально дать дёру в подлесок при одном намёке на вероломство с его стороны.

Когда принц устроился поудобнее, из рядов шило-фей выступил один человечек и запищал, как птенец. Несмотря на тоненький голосок, выглядел он очень воинственно: щит сделан из блестящего сине-зелёного жучиного панциря, бородка переплетена лентами, на голове — шлем из черепа хищной рыбы.

— Он говорит, что готов соблюдать уговор, — перевёл Скарн, — но если ты пришёл выкрасть священное золото из ульев его народа, он и его люди в любом случае будут вынуждены сражаться с тобой до смерти. Такова их древняя клятва предкам: защищать ульи и медовых лошадок.

— Ульи? — Баррик помотал головой. — Медовые лошадки? Это он о пчёлах, что ли?

На миг юноша почувствовал на языке вкус мёда — уже долгие месяцы к нему в рот не попадало ничего слаще кислых ягод, — и сглотнул слюну.