– Это последние? – поинтересовался Ной из домашнего кабинета, когда грузчики занесли очередную партию коробок.

– Думаю, да, – отозвалась Лили. Она изо всех сил старалась сохранять оптимизм, но их притворство претило ей все сильнее. Ей еще не приходилось переезжать к парню – Питер был против, и, как выяснилось, к счастью. А теперь она оказалась к Ною ближе некуда, и это тревожило ее.

Один из грузчиков дождался, пока Ной подпишет необходимые бумаги, и удалился вслед за остальными. И Лили осталась наедине с мужчиной, которому не в силах была противостоять и который держал ее профессиональное будущее в своих руках.

– Я, наверное, могу остаться в гостевой комнате.

– Да, конечно. А мне надо поработать.

Кабинет Ноя располагался через холл от гостевой, и Лили решила, что расстояние вполне безопасное. После вчерашнего разговора в офисе между ними все еще сохранялся холодок.

Лили принялась распаковывать вещи. Развесила в шкафу платья, блузки, юбки, мелочовку разложила в комоде.

Апартаменты Ноя были обставлены в лучших холостяцких традициях: дорогая современная мебель и ни одного мягкого дивана. Лили досталась просторная кровать: каркас из темного дерева со встроенными передвижными прикроватными тумбочками, удобный матрас, постельное белье строгого серого цвета. Она не имела представления, сколько ей придется прожить здесь, но, если все это затянется на недели, ей придется прикупить всяких мягких подушечек и ароматических свечей, чтобы создать хотя бы подобие уюта.

Недели? К тому времени нервы ее будут изрядно потрепаны. Как же трудно все время быть так близко к Ною и притворяться, что все в порядке и между ними ничего не произошло.

Тем не менее он сам предложил увеличить ее вознаграждение и даже согласился на три процента. Кроме того, это было их общее затруднительное положение. Они были в одной лодке – к добру ли, к худу ли, – и, возможно, ей, Лили, стоит быть с Ноем помягче.

– Я приготовлю что-нибудь на обед? Если ты не против? – спросила Лили, заглядывая в кабинет Ноя.

Он оторвался от документов и взглянул на нее своими прекрасными зелеными глазами. Что бы там ни было, а Лили сходила по нему с ума.

– Это вовсе не обязательно. Я закажу нам еду.

– Можно? – Она указала на коричневое кожаное кресло, стоявшее напротив его стола. Кабинет Ноя оказался очень даже уютным: красивый антикварный стол, мягкое освещение, черно-белые фото и старые джазовые афиши в рамках на стенах.

– Да, конечно. – Он поднялся, подошел к стоявшему в углу проигрывателю и поставил пластинку, негромко заиграл джаз.

– О, не слышала этого с тех пор, как была ребенком. Арт Тэйтум?

Ной кивнул.

Лили оглянулась. Пластинки занимали целый шкаф. Она встала, подошла к нему и принялась изучать названия.

– Мой дедушка постоянно слушал джаз.

– Ты меня назвала стариком?

– Нет, человеком, у которого есть проигрыватель и пластинки. Сейчас это редкость.

– Винил имеет особенное звучание. Неповторимое. Особенно когда слушаешь музыку пятидесятых – шестидесятых. Ее надо слушать только так.

– Не знаю никого, у кого было бы столько пластинок. Должно быть, ты их с детства собираешь.

– Не совсем. Подростком я очень любил музыку, у меня была неплохая библиотека. А потом я забрал коллекцию моего отца, которая ему никогда не была нужна. По выходным ездил по музыкальным магазинам. Много времени там проводил.

– Интересно. Это просто от скуки?

– Не знаю. Разве не всем подросткам бывает скучно? Сойер тогда уже съехал. Шарлотта занималась своими делами. В основном вечеринки устраивала. Я не ходил на вечеринки. Был ботаником.

Лили с трудом верила в то, что он рассказывал, но вспомнила, что как-то в разговоре он упомянул, что были и у него нелегкие времена.

– И девушки у меня в школе не было. Я тогда был толстяком.

– Ты врешь. Ты же такой подтянутый.

Он предостерегающе поднял указательный палец.

– Погоди-ка. Сейчас поищу фотодоказательства.

Он присел на корточки перед дубовым комодом, выдвинул нижний ящик, порылся в нем и достал фотоальбом. Полистал его и наконец передал Лили.

– Вот.

Лили опустилась на ковер с альбомом в руках, едва веря свои глазам. Густая шевелюра, прямой нос, глаза – да, это, без сомнения, Ной, но действительно очень даже упитанный и маленького роста.

– Все равно ты был милый. – Голос ее чуть дрогнул. Почему? Она не знала. Может быть, потому, что она всегда видела Ноя суперменом. Красивым, высоким, подтянутым, богатым. Она видела его каждый день и знала, конечно, что он человек со своими слабостями, но все же тот нелепый Ной на фото казался ей ненастоящим.

– Я вовсе не был милым, но спасибо за эти слова.

– Сколько тебе на этой фотографии?

– Пятнадцать. За следующий год я вымахал на сорок пять сантиметров.

– А Сойер тогда уже уехал?

– Да, он слинял, как только представилась возможность. Пошел в армию, что совершенно вывело из себя отца. Он-то хотел, чтобы Сойер закончил школу бизнеса и стал работать на него, но этого так и не случилось.

Лили перевернула страницу альбома и указала на фото с большой рождественской елкой.

– А здесь кто?

– Отец, его вторая жена, Шарлотта, я, Сойер и мои сводные брат и сестра – Тод и Бет.

– Тебе они нравились?

– Да, и очень. Мы были очень близки. Но когда мой отец бросил их мать, они уехали, и появились другие.

– Как-то это ненормально.

– Вот именно. – Ной забрал у нее альбом. – А что насчет тебя?

– Эй! Я хотела еще посмотреть. – Она не смогла скрыть разочарование в голосе. Лили любила разглядывать старые фото. Тем более с Ноем.

– Там все то же самое.

– И нет детских снимков?

Он рассмеялся.

– Погоди минутку.

Ной убрал альбом и достал маленькую кожаную шкатулку. Внутри оказались старые фотографии.

– Вот. Только не смейся. Это пухляш Ной.

Лили не смогла сдержать улыбку: на фото был изображен счастливый малыш на руках у красивой женщины.

– Все малыши – пухляши. А ты просто очаровашка – с такой большой лысой головой и ножками в перевязочках.

– Именно это и мечтает услышать о себе каждый парень.

– А это твоя мама? Очень красивая.

– Да. Она была настоящая красавица. Мне ее очень не хватает. Знаешь, говорят, есть люди, которые объединяют семью. Мама была такой. Когда ее не стало, все изменилось.

– Мне так жаль, Ной. Это тяжелая утрата для тебя.