Мишель тогда села рядом и стала на меня смотреть. А потом вдруг:

– Юджин, я вела себя глупо.

А я не знал, что ей ответить.

– Готлиб действительно друг нашей семьи. И мы раньше… ну, дружны были, понимаешь? И я как-то сорвалась. Ты знаешь, я ведь замужем. Мне очень жаль. Ты думаешь про меня плохо?

Ее взгляд меня жег просто. Что я мог про нее думать? Кто она, а кто я.

– Какая разница, Мишель? Все эти пары – это же просто игра. Мне такие игры не очень по нраву. А ты в таких делах лучше меня понимаешь.

Почему-то мой ответ ее не устроил.

– Скажи, ты… с доктором Зори из-за меня оказался?

А мне неловко было отвечать. На нас этот охранник таращился и слушал каждое наше слово. А Мишель он, похоже, совсем нипочем был. Будто стол какой.

– Я с ней случайно познакомился. Когда стоял в оранжерее. Она тоже осталась без пары.

Мишель после этих слов вся будто закаменела. Наверное, я ее обидел чем-то. И опять не понял – чем именно.

А потом вошел крупный такой мужчина в фуражке. Весь в белом. И на нем все золотом блестело. И погоны, и какие-то нарукавные штуки. И охранник вытянулся и честь ему отдал.

– Госпожа баронесса.– Мужчина коротко поклонился.

– Здравствуйте, капитан,– ответила ему Мишель и со стула поднялась.

– Господин капитан,– и этот представительный мужчина мне тоже кивнул.

Тут я понял, что он со мной так здоровается. И тогда я встал и сказал:

– Здравствуйте, сэр,– и очень это у меня солидно вышло. Как по-настоящему.

И снова зашел лейтенант и за спиной капитана встал.

– На борту вверенного мне судна произошло чрезвычайное происшествие,– так капитан речь свою начал.– Возникла опасность для жизни пассажиров и экипажа. Один член экипажа серьезно пострадал. Давайте попробуем разобраться, что мы имеем…

И давай он мне красивые слова произносить про долг и честь и про ответственность. И про то, что мне, как человеку военному, все это должно быть ясно. Ну и, конечно, про традиции упомянул. Раз пять. Или даже больше. Я со счета сбился. Он говорил о недопустимости конфликтов между пассажирами, равно как и противоправных действий на борту – тут он на мою коробочку глянул – в любых проявлениях, потому что лайнер является территорией, на которую распространяется власть Императора и законы Империи. И вся его речь сводилась, похоже, к тому, что я стал объектом преступного преследования ввиду – и опять на коробочку внимательно посмотрел – специфики моей нынешней деятельности, по всей видимости, также противоправной. И что ему очень жаль, но он вынужден принять непопулярное решение, которое, тут он опять сказал о традициях, является для него очень трудным выбором, но тем не менее необходимым, и все это – в целях заботы о сохранности вверенного ему имущества компании и для обеспечения безопасности личного состава и пассажиров. В общем, он сделал заключение о том, что для моей же пользы мне следует сойти с корабля на ближайшей орбитальной станции и, таким образом, уйти от грозящих мне неприятностей. И еще посоветовал сменить род занятий, «по всей видимости, недостойный офицера Имперских вооруженных сил». И в который раз на коробочку глядит. И чего они все к ней прицепились? Кроме того, капитан с глубоким прискорбием сообщил, что случай является форс-мажорным, и в сложившихся обстоятельствах у него нет полномочий производить возврат средств, уплаченных мною за билет до Кришнагири Упаван. Но он выражает уверенность, что удачная игра в судовом казино с лихвой компенсировала мне материальные неприятности. В общем, все, что я понял,– это то, что меня высадят на ближайшем промежуточном пункте. И пока капитан говорил, меня не оставляло ощущение, что ему почему-то стыдно все это мне вдалбливать. Как будто он недоговаривает чего-то.

Тут Мишель сказала:

– Капитан, вы прекрасно понимаете, кто стоит за этим инцидентом. И тем не менее идете на недостойные офицера меры.

На что он спокойно возразил:

– Конечно, понимаю, госпожа баронесса. Я прекрасно осведомлен обо всем, что происходит у меня на борту. Но если я высажу – заметьте, без должных оснований,– того, кого мы оба имеем в виду, вашему протеже это вряд ли облегчит жизнь. А компании и мне лично – сильно усложнит. Пассажиры, что стоят сейчас за этой дверью, да и многие другие, ждут от меня радикальных решений. Только такие меры могут их успокоить и доказать, что судно и впредь останется безопасной территорией. Не думаю, что с вашей стороны корректно обвинять меня в трусости.

– Именно это я и хотела вам сказать, капитан. Вы тут просто на цыпочках перед всякими подонками танцуете. Всего доброго.

И она вышла из комнаты. Прямо в любопытную толпу за дверью. А капитан слегка от ее слов покраснел. И мне так сказал:

– Ближайший пункт маршрута – Йорк. В оставшиеся сутки, мистер Уэллс, вам будет предоставлена другая каюта такого же класса. Под надежной охраной. Рекомендую вам, для вашей же безопасности, не покидать каюту.

Вот так меня и вышвырнули с этого самого «лайнера».

И я провел остаток пути до Йорка в новой каюте. И Мишель – она упрямой оказалась, что твоя ослица,– сидела со мной. Все это время. И Готлиб тоже приходил. И сказал почему-то, что он сожалеет. И что если мне нужна какая-то помощь, то он к моим услугам. Правда, я чувствовал, что он просто из вежливости так говорит. И чтобы Мишель приятно было. Я ему тоже вежливо сказал: «Благодарю, Готлиб». Бывают такие слова, оказывается, которые люди друг другу просто так говорят. Без смысла. Вроде бы так принято. И он ушел. Потому что у меня не было места, чтобы кто-то еще сидел. А стоять у меня неудобно. Уж больно тут тесно. И еще Мишель была с ним холодна. Даже не смотрела на него почему-то. Я решил, что они поссорились. Такое бывает, я знаю. В общем, он помялся немного и пошел себе. А потом, все как будто сговорились. Приходили какие-то женщины, чтобы выразить «восхищение». При этом все время переводили глаза с меня на Мишель и лепетали что-то бессвязное. Один мужчина сказал, что он «корреспондент», и не желаю ли я… Тут я не успел дослушать, потому что Мишель его за двери вышибла. Еще один пожелал мне удачи и сунул карточку с адресом отеля на Йорке. Молодая супружеская чета изъявила желание сняться со мной «на память». Честно говоря, больше всего мне бы хотелось, чтобы Лив пришла. А больше я никого видеть не хотел. Потому что знал, что Лив сейчас очень одиноко. Но я стеснялся Мишель. И какие-то люди все шли и шли, и говорили мне что-то, о чем-то спрашивали, расписывали какие-то дома и маршруты, а потом нам обоим эти бесконечные визиты надоели, и Мишель сказала охраннику, чтобы тот не пускал никого, кроме стюардов с едой. И мы остались одни. Так и сидели молча. Она – в кресле, а я на откидном сиденье за столиком.

– Покушение на тебя – большое событие тут. О нем будут говорить как минимум неделю. Ты теперь знаменит. Скрасил серые будни путешественников,– съязвила Мишель.