«О, начал злиться!» – обрадованно заметил я. Ведь это то, что надо для упражнения.

Достал телефон из одного кармана, а аккуратно связанные наушники из другого. Мне нравилось их складывать так: кусочек педантизма в общей бессмысленности моей жизни. Размотал, включил.

Сумасшедший агрессивный гитарный проигрыш. Добавил до максимума. Тело само стало подергиваться в такт.

«Вот хер ли ты сюда приперся? – ударив рукой об руку, спросил себя я. – Не сиделось тебе дома! Что за бредом ты занимаешься?!» И сам же ответил, разрубая воздух: «А какие у меня варианты?! Вот скажи мне, раз такой умный!»

Я никогда так агрессивно не разговаривал. Странно, но мне это нравилось.

«Я жить хочу, понимаешь! ЖИТЬ!» – изо рта вырвалась слюна. Утершись, я продолжил: «Меня знаешь, как это все достало! Нет, не достало. ЗАДРАЛО!» Тело радостно отозвалось на слово, которое максимально точно описывало мое состояние. «Да, ЗАДРАЛО, ЗАДРАЛО, НЕВОЗМОЖНО ЗАДРАЛО! Ютиться в этом поганом офисе, улыбаться козлам, помогать ворам! Мне это все противно! Да я сам себе противен. Как же я себе позволил так жить-то, а? Какая же ты тварь, Макс?! Макс, ты конченная тварь!»

Сделать упражнение оказалось легко. Мне было что ненавидеть.

В общем, меня прорвало. Я разошелся не на шутку.

Даже мало что видел. Взгляд заволокло кровавой пеленой. Я наносил удары по воздуху, топал изо всех сил, сгибался пополам и крутился волчком, до хрипа выкрикивая проклятия в свой адрес. Пот заливал лицо и щипал глаза. Досталось родителям, школьным и институтским учителям, бабам, нескольким в частности и всем как виду, В. В. Путину и Богу.

Кажется, на шум прибегала стая бродячих собак, но они предусмотрительно унесли лапы, поджав хвосты. Кажется, кто-то кричал мне из ближайшего дома, чтобы я прекратил. Дальше пелена сменилась полной темнотой. Я не понимал, стоял ли я, шел, бежал или лежал. Я ничего не чувствовал, лишь слышал тяжелый грохот гитары и отчаянный надрывный рев с перерывами на вдох. «ААААААААААА! АААААААААААА! АААААААААААА! АААААААААААААААААААААА!»

Какая жесткая композиция! Но вот музыка прекратилась, а рев остался. «А, это я кричу!» – отстраненно подумал я.

Тело и мысли были отдельно, и я сам отдельно тоже.

Вот и крик прекратился. Началась следующая композиция. Она уже была ни к чему.

Я стащил наушники, и стал слышен лишь свист воздуха, наполняющего мое сорванное горло.

Почему же так темно?

А, у меня глаза закрыты! Я медленно разъединил слипшиеся от пота ресницы.

Осмотрелся.

Солнце уже село. Я стоял, широко расставив ноги. Одежда прилипала к телу. Кажется, мокрый насквозь. Запах собственного пота был непривычным, очень кислым.

На правом ботинке оторвалась подошва, и выглядывающий носок насмешливо посматривал на меня. Я вытоптал полянку диаметром метров 5, травы на ней почти не было.

На краю полянки сидел бомжеватого вида дед. Склонив голову, курил и смотрел на меня.

Я тяжело опустился на землю. Дед же молча поднялся, подошел и протянул начатую пачку «Беломорканала» и коробок спичек. Я дрожащими руками достал папиросу. Шершавой щеткой языка облизнул рот, еле разлепив его. Воткнул папиросы. Чиркнул спичкой. Жадно затянулся. Откинулся на руки и выпустил дым в звездное небо. Затянулся еще, уже спокойнее.

Перевел взгляд на деда и благодарно ему кивнул. Тот подмигнул двумя глазами. Спросил сочувственно:

– Что, совсем приперло?

– Не то слово, отец.

– Бывает, – знающе покивал тот. – Сейчас-то полегчало?

– Да, очень.

Я прислушался к себе. Давящая боль в груди ушла. Я свыкся с ней настолько, что заметил ее лишь сейчас, когда она ушла. Спину больше ничего не сковывало. Голова была ясной, свежей. Недовольные голоса в ней замолкли. Не было сомнений – вернутся. Но меня это совершенно не волновало.

Встал на ноги. Все мышцы ныли.

– Попить бы… – пробубнил я, еле ворочая языком.

– Попить или выпить? – задорно спросил дед.

– Нет, именно попить.

– А, ну так вона, колонка на соседней улице. Иди, там попьешь и умоешься, – дед махнул рукой.

– Спасибо тебе, старый. Я тут сильно буянил?

– Достаточно, – со знанием дела сказал тот. – Одни даже хотели ментов вызвать, но я им сказал, пусть бесы из парня выйдут, не трогайте.

Вот оно что. Он прав, на экзорцизм это очень походило…

– А я долго, это… – я не нашелся, как назвать свое времяпрепровождение.

– Бесновался? – подсказал дед.

– Ну да.

– Ну, часа два-то точно. Я тут живу недалеко, в гаражах. Вот на крик и вышел. Дай, думаю, присмотрю за парнем, чтобы не случилось ничего.

– Ты, что ли, такое часто видел? – вытаращился я на него.

– А что ж? Эка невидаль! В деревне, бывало, напьются мужики с горя и волком воют. А потом сидят да песни горланят. Душа-то ежели болит, как до нее добраться? Только через крик и можно ее от шелупони всяческой очистить.

Дед посмотрел на меня назидательно. Я почесал голову. Сил думать не было, но его слова меня ободрили. Значит, я не занимался постыдным делом. Наоборот, настолько обычным, что даже деревенские меня понимали.

– Ты бездомный, отец? – спросил я и сам смутился своей прямоте.

– Есть такое, – кивнул он мне и вдруг в один момент стал старше и несчастнее. – Хочешь спросить, как такое вышло?

– Если можешь, расскажи.

– Да чего, могу. Пришел ко мне как-то сын. Перепиши, говорит, на меня квартиру. Мне, мол, нужно зачем-то, для бизнеса вроде. Короче, зачем-то нужно. Я и переписал. Раз сын просит, чего же я родному откажу? Я в этих бумагах никогда не разбирался. Так он приехал ко мне как-то опосля и говорит: «Батя, я квартиру продал». Я говорю ему: «Сын, а я где жить-то буду?» А он мне и отвечает: «А ты, когда бухал все мое детство, думал, где я жить буду? Я же по родным мыкался, по интернатам. Вот теперь ты попробуй». Спрашиваю: «То есть ты мне отомстить решил?» – «Считай, что так», – отвечает. Вот я собрал два мешка шмотья, да и вышел на улицу. Вот с тех пор нету у меня жилья. И сына тоже нету.

Подбородок деда задрожал, покатились слезы. Смахнув рукой, он поднял глаза к небу. Я встал, подошел к нему. Сел рядом. И уже сам протянул пачку папирос и спичку. Покурили. Помолчали.

– Я же не от хорошей жизни пил, – продолжил старый. – Никто от добра в бутылку не полезет. Овдовел я рано, как сын, считай, родился. Вот и не выдержал, запил. С тех пор, в общем-то, и пью.

– То есть все пьют от горя? – не понял я.