– А отчего еще?

– Не знаю, если честно. Никогда не задумывался над этим. Просто пьют и пьют.

– Ну вот ты сам? Выпиваешь?

– Да, – просто сказал я. Не было смысла кокетничать, рассказывая, что «слегка», «иногда» или «только пиво». Пусть и пивом, надирался я периодически прилично.

– А теперь скажи, ты бы пил, будь у тебя работа, на которой тебя ценят и которой сам гордишься? А с работы бы жена любимая ждала?

– Может, да, а может, и нет. Скорее нет.

– Ага, то-то и оно. А если бы друзья тоже были счастливы в работе да семье? И родные твои? Пили бы вы тогда на застольях компот вишневый, а не горькую плескали в стакан, так?

Дед зыркнул на меня, подняв бровь, и снова полез за папиросой.

– Ты прав, – согласился я. – Было бы жалко тратить столь драгоценную жизнь на пьянку. Я стремился бы каждую минуту жить по полной. А раз ценить особо нечего, вот и убегаем мы в «синюю» реальность.

Повисла пауза, комфортная. Я смотрел на лес, от которого приполз туман. Старик думал о чем-то своем. Выпала ночная роса. Воздух сделался сырым и свежим.

– А как ты это понял, про выпивку? – поинтересовался я.

– А у меня практики почти полвека. Невольно разбираться в этом начнешь, даже философию найдешь, – усмехнулся дед.

– Чего не бросишь?

Наш разговор тек, как общение двух попутчиков в поезде, которые, не стесняясь, говорят о своих изменах и прочих нелицеприятных темах, понимая, что выйдут на своей станции и больше никогда не встретятся. Эдакая бытовая исповедь.

– Так а куда я боль-то дену свою? Как поддам, вроде не чувствую. А как протрезвею, снова нахлынет. И про жену, и про сына. И про то, что бомж. Про все! – дед силился не расплакаться снова.

– Так может побесноваться, как мне? – предложил я, сам не веря, что поможет. – И уйдет. И заживешь!

Дед лишь криво усмехнулся, показывая остатки зубов. Закашлял глухо. Из его нутра донесся свист и хлюпанье. Харкнул кровавыми сгустками.

– Я уж свое пожил. До зимы если дотяну, и то хорошо. Но чую, снег уж в этом году мне не видеть.

Говорил он об этом спокойно, лишь с легкой грустью. Так расстраиваются оттого, что пропустят интересный фильм, не больше. Мне тем временем нестерпимо захотелось с себя смыть всю кислую пленку высохшего пота.

– Слушай, пойдем искупаемся, а? На речку? – спросил я, будучи уверенным, что он откажет.

– А чего нет? Всяко лучше, чем одному куковать. Пойдем, – запросто согласился старик.

– Только через колонку пройдем?

– Без бэ.

Я встал, расправляясь, с удивлением заметив, насколько прибавилось сил. Дед, кряхтя, поднялся. Переглянувшись, мы отправились к первому пункту – на водопой. Влажная трава лизала ботинки. Как мы сошли на тропку, ведущую к колонке, на них сразу же налип песок, набился в рваный башмак. Вообще, идти с «Хохой» на ноге было забавно. Я – эдакий молодой сорванец, а не уставший от жизни запутавшийся увалень, которым был совсем недавно.

Дошли. Дед глотнул первый, повиснув на рычаге. Мотнул головой, мол, я держу, пей.

Я упер руки в колени и начал лакать ледяную воду, от которой сводило зубы. Вкус никак не изменился с детства. Такой же прозрачный, слегка кислый. Напился, подставил голову под струю. Позволил ей стекать по шее, рукам, а струйкам срываться по спине, течь в штаны.

Встал, разогнувшись, фыркая.

– Ну что, купаться не передумал? – серьезно спросил дед.

Я прислушался к себе. Смыть с себя все очень хотелось. После моего ритуала тело просилось в живую тягучую воду реки, а не под кажущиеся безобразными струи душа в моей гостинице.

– Не, не передумал.

– Ну, тогда пошли, – взял на себя роль проводника дед.

Мы направились вглубь города, пересекая его по прямой. Город был пустой, спокойный и размеренный. Через несколько часов проснутся первые уборочные машины. Детвора побежит в школу. Те, кто постарше, поплетутся в училища или на завод. Но пока даже случайный лай собаки или неспешно катящаяся машина не тревожила сон этих мест.

Шли молча.

Доверившись провожатому, я все же размышлял о том, как пройдет наш путь. Завернем к городскому пляжу? Но там детский лягушатник с долгим входом. Пойдем к скале за излучиной реки? Все будет наоборот – зайдешь в воду и уже по колено, еще два шага – и скроешься с головой. Перелезем через забор, чтобы попасть на пляж военного санатория? Выберем место у крепости, где сильное течение и пороги? Но мы шли дальше. Оставили за спиной детскую и взрослую поликлинику. Вот сейчас завернем за угол? Нет. Еще дальше, в сторону деревообрабатывающего завода.

– А! Идем к мосту! – вырвалось у меня.

Дед улыбнулся и кивнул. Мне стало радостно от моей наивной находки, которая показалось такой важной. Такой подростковый настрой, живость ума, даже легкая пружинистость походки. Интересно, я наблюдаю кратковременный эффект от упражнения или наоборот – возвращение к своей естественности?

Оказались на небольшой площади. Налево шла дорога к моей гостинице, прямо перед нами – черная пасть проходной завода, которая скоро оживет. Нам же осталось повернуть направо, подняться на пригорок, с которого я так любил сигать на велосипеде, и оказаться у моего самого любимого места в городе.

Здесь река Вуокса впадает в Ладогу, крупнейшее озеро Европы. Когда-то я стучал колесами велика по деревянному мосту, чтобы добраться до заповедного местечка с прозрачнейшей водой, раками и бескрайними полянами черники. Купать здесь я никогда не оставался. Это мне казалось делом взрослых. Сейчас мне можно. Ведь я взрослый как раз и есть.

Деревянная вышка, выстроенная причудливым углом: то ли место спасателей, то ли советские эксперименты в дизайне. Около нее спуск в воду. Дед начал раздеваться, стаскивая заношенные портки, обнажая седую растительность на теле. Я наклонился потрогать воду. Студеная. Разулся. Попробовал ногами, те сразу же занемели. Впрочем, для середины сентября даже тепло.

Разделся, встал голый у кромки.

Сырые сваи моста.

Маслянистая густая река перекатывалась передо мной.

Здесь прошло мое детство. На берегу этой воды, выше по течению на несколько километров.

Тут купался мальчик. ОН верил в себя, любил родителей и был убежден – его ждет удивительная судьба.

Куда делись эти мечты?

Что стало с тем мальчиком?

Вернется ли он ко мне?

Ответа не было.

Я разбежался и прыгнул в реку.

Тело обожгло холодом. Я засуетился, как собака, которая учится плавать. Замельтешил, силясь согреться. Вылезать, тем не менее, не хотелось. Я нырнул, открыл глаза, ничего не увидел, кроме темноты, и поплыл под водой что есть сил. Вынырнул у опор моста. Схватился за железную скобу, что связывает одну балку с другой. Глянул через плечо на деда. Тот неспешно вошел в воду и заскользил легко, отдуваясь.