Я вошла в спальню, освещенную слабым светом ночника. Вопреки твердо установленным правилам, непереодевшийся муж сидел на кровати. Сгорбившись и обхватив голову руками, он неотрывно смотрел на свои носки. Тихонько села рядом. За тюлевой занавеской были видны освещенные окна последних этажей соседнего дома. Там, за окнами, своя жизнь. И никому до нас нет дела. Мы чужие. Как же нам надо беречь свой маленький семейный мирок, дорожить тем ничтожно малым временем, которое отпущено каждому! Не будет кого-нибудь из нас, и этот, кажущийся незыблемым, а порой и слегка поднадоевшим уклад рухнет, сжав тебя в ледяных тисках одиночества. А напротив по-прежнему будут равнодушно светиться окна чужих людей…

Сидели мы долго. Несколько раз открывались и закрывались двери комнаты – дети выясняли обстановку. Наконец Димкина нога в черном носке, опираясь на пятку, стала вырисовывать на ковре подобие веера. Верный признак того, что скоро заговорит. Так оно и вышло:

– У Петровича дочь замуж выскочила…

– Надо же, какое несчастье! – на всякий случай сказала я. Хотя особого несчастья в этом не видела. Рано или поздно, но большая часть дочерей выходит замуж. А некоторые и не по одному заходу.

– У Петровича предынфарктное состояние…

– Ну прямо одно за другим! – Это известие я восприняла гораздо хуже, но подробностей не спросила. Нельзя перебивать мужа, когда он в таком настроении.

Петрович – первоклассный анестезиолог и Димкина правая рука. Только вот никак не разберу: предынфарктное состояние – это от счастья или наоборот. Скорее всего, наоборот. Петрович не очень обрадовался замужеству дочери, иначе бы мое первое восклицание Димка воспринял по-другому. Непонятно, почему такая запоздалая реакция? Целых полгода Юлька собиралась замуж, а до Петровича это дошло лишь сегодня.

– Людмилу тоже госпитализировали. Она не в лучшем состоянии. Он в реанимации, а ей, в порядке исключения, выделили бокс. По большому счету, надо бы и жениха положить. Его родители-то держатся. А у парня явный нервный срыв…

«Опс! Коллективный психоз! – решила я. – А еще говорят, что с ума люди в одиночку сходят…»

– На послезавтра намечено бракосочетание, а сегодня утром Юлька улетела в Швецию. Вместе с каким-то шведом. Все бросила – институт, родителей, жениха, родителей жениха… Ее Людмила к обеду ждала, а она из Стокгольма звонит и сообщает, что задерживается на неопределенное время, поскольку вышла замуж с опережением графика на неделю. И за другого жениха, которого любит больше. Людмила по дурости Петровичу перезвонила, за пятнадцать минут до второй операции поймала и с рыданиями сообщила, что свадьбы уже не будет, потому что Юленьки нет. Он это по-своему понял. В том плане, что Юлька случайно погибла. Так на месте и осел. Боль-то в области сердца дикая. Людка в трубку продолжает вопить, Осипов – медбрат – возьми и брякни ей, что Петрович, кажется, умирает. Она и успокоилась – сразу затихла. До сих пор молчит. Никак из состояния ступора не выведем. Еще повезло, что живут рядом с больницей, и мать жениха рядом была…

– Да-а-а-а… – только и могла сказать я. – Какие же мы, родители, самоуверенные. Кажется, знаешь своего ребенка как пять пальцев, ан – нет тебе! А все потому, что придумываем детям определенный маршрут, которым им следует идти по жизни, а они порой взбрыкивают и, очертя голову, несутся своим путем. Да, собственно, и мы такими же были, только забыли об этом. Насколько мне известно, семья Петровича находилась в тесных соседских и дружеских отношениях с семьей Юленькиного жениха. И он был определен ей в мужья чуть ли не с рождения. Дай Бог им всем здоровья!

– И что теперь будем без Петровича делать? Ума не приложу. Ряд срочных операций под угрозой.

Дверь спальни опять открылась, и с подносом в руке показалась Алена.

– Спасибо, солнышко. Честное слово, кусок в горло не идет… – Димка был растроган.

– А мы его на маленькие кусочки порежем. Славка, давай табуретку! И Эльке хвост не прищеми. Он у нее немного подзадержался в холле.

Глаза у мужа подозрительно заблестели.

– Да что вы, ребята! Я же не тяжелобольной. Все! Встаю и иду на кухню. Аленка, а в вашем университете, насколько мне известно, иностранцы тоже учатся?

– Еще как! На первых двух курсах нам их в пример приводили – люди так стремятся к знаниям, что спать некогда. Великий и могучий русский язык отнимает последние силы и минуты отдыха. Ну да лучше уж так, чем всю жизнь сидеть на пальме и бросаться кокосовыми орехами в обезьян. Те ведь и сдачу дать могут.

Настроение у Димки явно улучшилось. Он вскочил и принялся переодеваться. Вся процессия – впереди сын с табуреткой, за ним Алена с подносом, следом я – торжественно покинула спальню. Элька, внимательно посмотрев на нас, а затем на натягивающего футболку Димку, пару раз медленно качнула хвостом, как опахалом, и с достоинством последовала за нами.

Вечер проходил на удивление спокойно. Это спокойствие и притупило мою бдительность. Кроме того, в голове возникли вопросы, которые породили кое-какие обоснованные подозрения и окончательно отвлекли от темы собственной безопасности. Во всяком случае, выкидывать мусор в мусоропровод я отправилась сама, хотя это являлось почетной обязанностью мужа. Столкнувшись в дверях коридора с типом в коричневой кожаной куртке и черной вязаной шапке, я машинально шагнула в сторону. Тип доброжелательно сказал «здравствуйте» и прошел к двери Светкиной квартиры. Пока он доставал ключи, я растерянно осмысливала ситуацию: Светкиного постояльца выпустили!

Уловив спиной мой напряженный взгляд, мужчина оглянулся и, вопросительно взглянув на меня, еще раз поздоровался. Определенно, я его не знала. И ничего особенного в нем не было. Кроме того, что на погибшего брата Николая он внешне нисколько не походил. Если только не полинял или не выгорел на зимнем солнышке. У него были белесые брови и такие же, но чуть рыжеватые усы, в то время как Николай, которого нам с Наташкой удалось увидеть пару раз, являлся брюнетом. И судя по тому, что новоиспеченному соседу не дашь больше тридцати годков, разница в возрасте «братиков» была никак не меньше двадцати пяти лет. А еще «брат» выглядел чересчур бледным.

– Меня зовут Владимиром. Я брат Светланиного мужа, – отрапортовал он на одной ноте, как робот, и, не дожидаясь реакции на свои слова, отвернулся, открыл дверь и исчез в квартире.

Я забыла, куда шла, закрыла дверь в коридор и позвонила Наташке. Открыл Лешик:

– Мама в ванной. Сейчас вылезет. А я к Алене собрался…

Пропустив Лешика, я аккуратно пристроила мусорный пакет рядом с вешалкой и отправилась на кухню, где взаперти ждала хозяйку Денька. Но мне она тоже обрадовалась – словно год не виделись. Именно поэтому я и выпустила ее на волю – все ноги мне ободрала. Буквально через минуту раздался гневный голос Бориса, призывающего Наташку к установленному порядку: не мешать мужу собакой во время работы за компьютером. Среагировать я не успела – подруга сама вихрем вылетела из ванной, возмущаясь, что бедной Деньке и на кухне нет места, ну а уж ей самой вообще живется хуже собаки. Денька весело вылетела ей навстречу, хватая за полы махрового халата. Подруга гаркнула на псину и тревожно взглянула в сторону кухни.