Отсек управления погрузился в плотный сумрак. Единственным источником света оставалась сфера масс-детектора — в ее объеме медленно перемещались вертикали, сходящиеся в яркой стилизованной точке.

Лицо тиберианца осунулось. Чувствовалось, — каждый нерв Казимира напряжен.

Его родная планета, входящая в искусственно созданную систему Ожерелье, обращалась по орбите вокруг похожего ослепительного энергетического сгустка. Пусть в иной Вселенной, это неважно. Законы гиперкосмоса едины, и его воздействие на материальные объекты одинаково.

— Что ты задумал?! — скелх чувствовал: что-то назревает, но не понимал намерений человека.

— Тебе явно не понравится, — черты Казимира исказила судорога. Сейчас он использовал древнюю боевую методику тиберианцев, основанную на цепи знаний, накопленных различными цивилизациями, населявшими Первый Мир.

Скелх все еще храбрился, не понимая, что затеял безумный старик, как вдруг бледно-фиолетовое сияние пробилось сквозь кожу Казимира, — призрачную фигуру постепенно выдавливало, лепило, она роняла капли ауры, искажалась, принимая черты… тиберианца!

Его тело безвольно обмякло в кресле, а сформированная информационно-энергетическая матрица уже жила отдельно, самостоятельно.

Скелх дико заверещал, но, туго стянутый ремнями, он мог лишь извиваться в кресле.

— Мы называем это "сущностью", — раздался тихий голос. — Энергии гиперкосмоса здесь настолько сильны, что превращают сложную технику в бесполезный хлам, но формируют точные энергоматрицы любого живого существа.

На теле скелха, сквозь поры кожи выступила ядовитая слизь.

— Не поможет. Ты даже облегчишь мне задачу, убив себя. Матрица способна некоторое время существовать отдельно от носителя.

Глаза скелха закатились, он забился в конвульсиях.

Казимир ждал.

Секунда за секундой уносились в прошлое. Каждый миг выжигал дни, а может и месяцы оставшейся ему жизни, но он знал: иного способа получить информацию нет.

Наконец сквозь серую кожу скелха начало проступать такое же фиолетовое мерцание.

Посмертная сущность. В Первом Мире тиберианец повидал их без счета, и знал, как нужно действовать.

Еще мгновенье и две бестелесные структуры слились[4].

* * *

Боль…

В рассудке Казимира роились обрывочные образы. Две информационные матрицы смешивались, будто струйки разноцветных жидкостей, постепенно растворяющихся друг в друге.

Сводящее с ума, уничтожающее память и личность пограничное состояние, преодолеть которое способен не каждый, владеющий древней методикой тиберианцев. Нередки случаи, когда личность чужого брала верх, или две энергетические субстанции образовывали нечто новое, не принадлежащее никому.

Так он растратил молодость, рано состарился, почти одряхлел. В Первом Мире приходилось часто использовать сущности, и это подорвало физическое здоровье, но выковало некий внутренний ментальный стержень.

Я — тиберианец!..

Образы начали медленно разделяться. Одни тускнели, другие становились ярче. Он собирал обрывки собственной личности, опирался на воспоминания о тех, кого любил или ненавидел — два этих чувства помогали балансировать на краю пропасти, идти по тонкой грани меж двух сознаний, а затем ощутить надежную, неколебимую твердь своих убеждений, вновь мысленно выдохнуть: "я человек!"

Теперь сознание скелха клубилось у него под ногами, бурлило, изредка выбрасывая в сторону тиберианца жадные, ищущие опоры щупальца.

Он инстинктивно вдохнул полной грудью, набрал в легкие побольше воздуха, хотя сейчас и не нуждался в нем, а затем сделал шаг за черту, камнем пошел ко дну, погружаясь в серую муть чуждого сознания…

Дна не было.

Казимир задыхался, совершал инстинктивные движения, будто и вправду тонул, отчаянно стремясь вырваться к тусклым бликам, скользящим где-то вверху.

…он вынырнул.

Зловонная, маслянистая жижа раздалась пологими волнами, дав право на судорожный вдох.

Помещение с высоким полусферическими сводом тонуло во мгле испарений. Звуки эхом отражались от стен, давая понять, насколько огромен этот отсек.

Вокруг плавали сотни тел, находящиеся в различных стадиях формирования.

Он ощущал себя скелхом. Чувствовал, как приятен окружающий смрад, как дрожат простимулированные при рождении, переполненные энергией мышцы, требуя движения, действия, и он поплыл, расталкивая осклизлые тела, пока приглушенный свет не стал ярче.

Вдоль закругляющего края бассейна с биомассой, изредка поглядывая на его содержимое, прохаживался дряхлый скелх.

Он не носил одежды. Кожа, покрытая язвами и струпьями, давно утратила серо-сталистый оттенок, — она выглядела воспаленной.

Мощный ментальный позыв оглушил, вмиг лишил воли, заставил вскарабкаться на край бассейна, и выпрямиться в полный рост.

Капли слизи стекали по телу. Дряхлый скелх подошел ближе, придирчиво осмотрел новорожденного. В руках он сжимал какое-то устройство.

Внезапный удар, похожий на порыв раскаленного ветра, — темный, прорезанный прожилками ослепительных, но непонятных, сжатых, заархивированных образов, пронзил, заставил содрогнуться. Он едва устоял на ногах, инстинктивно вкинув руки, пытаясь заслонить лицо, но тщетно: трансляция данных проходила на ментальном уровне.

Вскоре боль улеглась.

Он медленно осмотрелся, заново узнавая окружающую обстановку.

Дряхлый скелх подошел еще ближе, заглянул в глаза, спросил тихо, но внятно:

— Ты — это я?

Новорожденный отрицательно покачал головой.

— Я лишь частица тебя, — бесстрастно констатировал он

— Опять? Опять впустую?.. — скелх сразу же утратил интерес, понуро отступил, собираясь уйти, но вдруг оглянулся, уточнил: — На сколько процентов?

Он оценил степень повреждения полученных данных и уверенно ответил:

— Семнадцать с половиной.

— Что ж… Это больше чем прежде… — старый скелх хотел раздраженным движением столкнуть плод неудачного эксперимента обратно в бассейн с биомассой, но все же передумал, вялым жестом указал направление: — Иди. Иди к остальным. Жди моих указаний.

Он безропотно побрел к выходу из огромного зала. Закрученный спиралью коридор вел вверх. Сотни его ответвлений оканчивались сферическими помещениями. Некоторые выглядели давно заброшенными, в других горел свет, работали скелхи.