Когда она не спала, над всеми ее мыслями тяготела Лиззи, иногда вызывая чопорную брезгливость, но куда чаще властно к себе притягивая. И она искала общества Лиззи, насколько у нее хватало духа, — давая ей полезные советы или помогая с шитьем. Во всяком случае, именно на эти предлоги она ссылалась, говоря с родителями и кузеном. Они верили, ибо по опыту знали, как приятно благодетельствовать без малейшего стеснения для себя. Но Джорджи отдавала себе отчет, что притягательность заключалась в чем-то ином, далеко не столь четком и благовидном. Раза два, пользуясь отсутствием остальных, она пробиралась на кухню и садилась шить вместе с Лиззи.

Теперь, «прикрыв грех», Лиззи почти полностью обрела душевное спокойствие. Лицо у нее оставалось бледноватым и осунувшимся, но ела она за двоих, и ее полнеющей фигуре уже становилось тесно в узком черном платье. Каждый вечер к ней на часок заезжал Том Стратт, но ждала она его без всякого нетерпения. Джорджи искоса поглядывала на нее: кладет стежок за стежком и что-то напевает себе под нос. Как нелепо, что вот-вот эта нескладная девчонка станет замужней женщиной и матерью! Джорджи чудилось, что ее прислуга владеет какой-то важной тайной, которую упорно продолжает скрывать.

— Лиззи?

— Что, мисс?

Джорджи собиралась спросить: «За что они в вас влюбились?» Но оробела и сказала только:

— Передайте мне белые нитки.

Лиззи протянула ей катушку.

— Завтра я кончу их обметывать и тогда скрою для вас остальные.

— Спасибо, мисс.

Длительная пауза.

— Лиззи?

— Что, мисс?

— А вам… а вы рады, что выходите замуж?

Лиззи хмыкнула и утерла нос рукой — привычка, за которую ей часто нагорало от мистера Джадда.

— Да, мисс, — ответила она без малейшей радости, но как положено. Теперь, когда взрыв чувств в темноте отодвинулся в прошлое, Лиззи вновь держалась с почтительной тупостью, не допуская Джорджи до себя.

— То есть вы действительно счастливы и считаете дни?

— Да, мисс.

Джорджи вздохнула. Но, помолчав, попыталась еще раз:

— Лиззи?

— Да, мисс?

— Вы влюблены в Тома?

— Да, мисс.

— Нет, я спрашиваю: вы по-настоящему в него влюблены или выходите замуж, чтобы поправить все?

— Не знаю, мисс.

— Не знаете!

— Нет, мисс.

— Но, Лиззи, если вы в него не влюблены, то не должны выходить за него замуж, что бы там ни было.

— Не должна, мисс?

— Лиззи! Вы же знаете это не хуже меня. По-вашему, вы и он будете счастливы?

— Надеюсь, мисс.

— Но вы не уверены? Вы говорите с таким сомнением!

— Да нет, мисс. Том говорит, что он теперь наверняка будет зарабатывать по три фунта в неделю, так как мистер Перфлит нанял его садовником по вечерам.

— Мистер Перфлит предложил Тому вечернюю работу?

— Да, мисс.

— Но, Лиззи, я ведь не только о деньгах говорила. А про то…

Тут мужество вновь изменило Джорджи, а Лиззи ничем ей не помогла. Снова наступило долгое молчание. Внезапно Джорджи не выдержала:

— Лиззи, но что вас толкнуло на «это» без венчания и с двумя мужчинами?

— Не знаю, мисс.

Некоторое время они шили в молчании. Затем Джорджи собрала свою работу и ушла к себе в комнату, а там села у окна и просидела так, пока совсем не смерклось.

Лиззи выходила замуж, ей предстояло обзавестись собственным семейным очагом, и это привело к весьма удивительным побочным следствиям. Две фракции вступили в борьбу столь же яростную, как интриги против Расина или американская торговая война. Превзойти ее мелочной ожесточенностью мог разве что богословский диспут. Лидерами партии Лиззи были Джорджи и полковник, мистер Перфлит, Каррингтон, Марджи и все фабричные, кроме тех, кому слишком уж приелось самодержавие мистера Джадда. В антилиззитах числились такие грозные противники, как сэр Хорес и леди Стимс, мистер Констант Крейги, миссис Исткорт и сын, преподобный Томас Стирн (методистский проповедник), фермер, которому не повезло с Лиззи, местные полицейские силы, свято блюдущие идею товарищества, и те фабричные, которые не желали мириться с джаддовским режимом. Материала для Великой Смуты более, чем достаточно.

Цели лиззитов были четкими, но труднодостижимыми. Как-то:

1. Обеспечить молодой парочке в глазах общества то, что на языке банкиров зовется респектабельностью и без чего жизнь в сельском приходе невыносима, а уж для батрака и подавно.

2. Добиться, чтобы Том сохранил свою работу, вопреки неодобрению сэра Хореса, волхованиям миссис Исткорт и следующему весьма прискорбному совпадению: нанимателем Тома был тот самый фермер, который попробовал соблазнить Лиззи в неподходящий момент.

3. Найти для них домик, вопреки недоброжелательной позиции землевладельцев.

4. Назло врагам превратить свадьбу в торжественное событие, а не стыдливое прикрытие греха блудодея и блудодейки.

В таких-то войнах мышей и лягушек растрачивается энергия великого имперского народа.

Том и Лиззи, столь странным образом возведенные в casus belli[11], несли свой крест со стоической тупостью, играя в этой сваре великих держав роль доблестной маленькой Бельгии. Вначале успех явно склонялся на сторону Тройственного союза. Управляющий сэра Хореса весьма сожалел, но сдать коттедж будущим новобрачным никак не мог. Три пустующих? В ближайшее же время они понадобятся для собственных служащих сэра Хореса. Фермер весьма сожалел, но времена настали тяжелые, и налоги он сумеет заплатить, только если уволит Тома с предупреждением за неделю. Женское целомудрие миссис Исткорт вставало дыбом при мысли, что распутницу, быть может, всеобщую наложницу, навяжут приходу в качестве респектабельной матроны с кольцом на пальце. Если кое-кто из людей общества, намекала миссис Исткорт, и поддерживает Лиззи, так, конечно, у них есть свои веские причины. Как иначе заткнешь ей рот? И въедливый шелест: «Знаете, говорят, будто Перфлит…» и «Нетрудно понять, почему старик-полковник и его дочка…» Словом, Тому и Лиззи как будто предстояло начать семейную жизнь среди гадкой шумихи и без видимых средств к существованию.

Мозг Антанты, мистер Перфлит, и Джорджи, ее вдохновительница, проводили совещание за совещанием. Джорджи с изумлением обнаруживала в мистере Перфлите качества, о которых прежде не подозревала. До этих пор его неиссякаемое красноречие и эрудиция вызывали у нее некоторое раздражение. Он вслух осуждал бессмысленное убийство животных, явно предпочитал сидеть и болтать языком, вместо того чтобы усердно гоняться за мячами и шарами, а потому она не могла не усомниться в его умственных способностях. Всем своим существом Джорджи ощущала, что подобный человек может быть только бесхребетной никчемностью, а то и вовсе дегенератом.