Что ж, все это до сих пор не напечатали. Журналистское расследование стоило больших денег, но если бы газеты опубликовали рассказы свидетелей о Вилли Брандте и проститутках, или же об известных политиках и девицах на панели, это, очевидно, вызвало бы политическое землетрясение. И эта история исчезла в архивах. По моему субъективному впечатлению (хотя я могу ошибаться), издательство «Грюнер + Яр» действительно не хотело заниматься этими темами. Во всяком случае, мой небольшой опыт в данной сфере показал мне, что медийные концерны стараются по возможности избегать определенных тем. Тому могут быть самые разные причины. Однако то, что мы видим, слышим или читаем, не вполне отражает действительность.

Основательница Алленсбахского института по изучению общественного мнения Элизабет Нёлле-Нойман сказала мне во время посещения редакции «Франкфуртер альгемайне цайтунг»: «То, что вы сегодня находите в головах у людей, зачастую является отражением вовсе не подлинной реальности, а искусственной, сконструированной, изготовленной средствами массовой информации». В 1990-х годах она нередко была нашей гостьей в редакции ФАЦ. Дама-профессор, специалист в области коммуникационной науки и изучения общественного мнения, пользовавшаяся всемирным признанием и умершая в 2010 году в возрасте 94 лет, тогда имела очень немного истинных друзей среди работников немецких СМИ. Многие журналисты презирали ее за то, что она осмелилась произнести вслух то, что считалось в Германии запретной темой: крайне незначительное меньшинство журналистов систематически оказывало влияние на массовое сознание, управляя массами людей. Ситуацию, в которой средства массовой информации публично представляют мнение меньшинства мнением большинства, а люди не осмеливаются возражать, из страха оказаться в социальной изоляции, и потому просто молчат, Нёлле-Нойман называла «спиралью молчания». Спираль молчания, сформулированная госпожой Нёлле-Нойман в качестве научной теории, на основании изучения ею способов коммуникации, еще в 1970-е годы, за прошедшие с тех пор десятилетия превратилась в гораздо более могущественного и зловредного демона, который круглые сутки крепко держит нас в руках. Он манипулирует нами.

И этот демон лжет. Прежде всего, во время войн. Начиная с гражданской войны в Ливане (1975–1990), когда телезрителям хотелось каждый вечер смотреть новейшие документальные кадры уличных боев в Бейруте, среди тележурналистов всех стран вошел в обычай продлевающий жизнь и приятный способ снимать репортажи. Журналисту нужно было только подружиться с одной из вовлеченных в гражданскую войну фракций, вручить ее представителям свою телевизионную камеру, чтобы те потом за умеренную плату доставляли ее, с новейшими телезаписями, на дом журналисту. Наконец, некоторые бойцы воинственного вида немного стреляли из пулемета на фоне развалин давно сгоревшего дома, который еще раз слегка поливали бензином и поджигали специально, для пущего эффекта.

Перед этой сценической декорацией и снимали немецкоязычного корреспондента, якобы «снимающего бой в его самом разгаре». И все были довольны. Немецкие телекомпании получали первоклассный телематериал, у зрителей пробегал по спине холодок при виде мужественного репортера, оказавшегося достойным огромных надбавок к зарплате за работу в районе военных действий, а статисты из числа ополченцев, ведущих гражданскую войну, радовались очередному дню, за который они получили вдоволь денег на сигареты и алкоголь.

Автору этой книги довелось побывать на многих полях сражений в разных странах мира – от Афганистана до Анголы, от обоих Конго до Ирака и Ирана. И он повсюду неизменно сталкивался со съемочными группами, которые, в погоне за эффектными кадрами, возили с собой канистры с бензином, поджигали найденные ими далеко от мест боев остовы давно сгоревших военных автомобилей и разыгрывали на фоне этих декораций своеобразные спектакли. Опытные корреспонденты то и дело пригибались, передвигались перебежками и припадали к земле. Это зрелище на расстоянии нескольких метров смотрелось очень странно. Все становилось понятным только при просмотре окончательно смонтированного телерепортажа. Впоследствии на звуковую дорожку записывали несколько автоматных очередей, с добавлением, в некоторых случаях, для пущего эффекта, взрывов мин, выпущенных из тяжелых минометов. Таких «героев» немало и среди сотрудников немецких телекомпаний. За прошедшее время они, благодаря своим выдающимся заслугам, давно уже поднялись до руководящего уровня, так что не пристало называть их имена. Другие же потерпели фиаско, поскольку были разоблачены как плагиаторы.

Сам я тогда предпочитал не записывать многое из того, с чем мне приходилось сталкиваться в подобных ситуациях. Даже если это касалось меня лично. Если бы я сообщал читателям ФАЦ о пережитом мною достоверно, то картина, вероятно, была бы довольно неприглядной. Например, если бы читатели узнали, как я, вооруженный до зубов, с автоматом Калашникова и патронташем, набитым боеприпасами, странствую по Афганистану, откуда веду репортажи. У меня еще сохранились соответствующие фото. Немецкоязычный читатель, сидящий в совершенно мирной и уютной обстановке за утренним кофе, тогда, вероятно, не понял бы, что всякий «неверный иноземец» в охваченных войной районах Афганистана (задолго до прибытия туда первых западных солдат) был желанной мишенью, в которого мог преспокойно выстрелить любой моджахед, стоило ему только захотеть. Но было достаточно выпустить несколько автоматных очередей, чтобы заставить таких стрелков держаться на расстоянии. Если бы весь мой багаж состоял только из ватных палочек, я наверняка не прожил бы там и дня. Посетив предводителя моджахедов Исмаила-Хана в западноафганском городе Герате, я даже принял, для проформы, ислам. Известие об этом довольно скоро распространилось среди моджахедов в районе военных действий. А тех, кто этого не знал и кто шутки ради стрелял в меня, мне удавалось держать на расстоянии с помощью моего автомата. Были и другие журналисты, не понимавшие, что в мусульманском районе, охваченном беспорядками, по которому я передвигался в полном одиночестве и безо всякой охраны, в случае необходимости приходилось обороняться и с помощью оружия. Американский журналист Дэниэл Перл, к примеру, не понимал, почему я никогда не доверяю представителям тех или иных противоборствующих партий в районах, охваченных гражданской войной. Сам он всегда всецело доверял таким людям. Впоследствии мусульмане отрезали ему, живому и находившемуся в полном сознании, голову, да еще сняли это на телекамеру и выложили в Интернете100. Шведский журналист Нильс Хорнер тоже не принимал никаких мер защиты. Он был всегда безоружным и отказывался от вооруженных сопровождающих. И был расстрелян в Кабуле сторонниками исламской идеологии101. Та же судьба постигла и двух французских репортеров в Мали102. Да и немецкую фотожурналистку Аню Нидрингхауз, родом из Восточной Вестфалии, как и я, подобно многим другим, застрелили просто так в Афганистане103. Такова была повседневная реальность в подобных странах. Но наши СМИ предпочитают изображать ситуацию там совершенно иначе. Сам я научился в 1987 году не доверять в районах, охваченных кризисом, никому, кроме себя самого. Тогда я делал репортаж о войне в джунглях Анголы и находился в лагере прозападного лесного партизана Жонаса Савимби. Один немецкий журналист из журнала «Квик» шутки ради бросил в меня одну из разбросанных по всему лагерю ручных гранат, из которой предварительно вырвал чеку. Он был уверен, что в лагере лесных партизан не может просто так валяться заряженная ручная граната. А эта граната была действительно заряжена. Я еле успел отшвырнуть ее от себя и прижаться к земле за мешками с песком. Именно в эту секунду журналист из «Квика» успел сделать черно-белую фотографию, копия которой по сей день хранится у меня. Всю мою оставшуюся жизнь она будет напоминать мне о том, что в районе военных действий нельзя доверять буквально никому.