себя ужасно; воспоминания хлынули на него бурным потоком погружая в сладкие мгновения прошлого, когда всё у него было хорошо, были живы Кнут и Кощей, да и Борг тоже был с ним; но стоило ему взглянуть за ворота, как весь тот бурный поток столкнулся об стены жестокой действительности. Город был ужасен. Некогда оживлённые дороги и улицы превратились просто в мёртвые, словно в чумной столице, переулки, где редко и лениво блуждали какие-то несчастные люди.

Но жестокой действительности подобного было мало, поэтому тут же Зена без каких-либо разговоров и объяснений схватили постовые и прижали к стене, быстро обыскивая.

— Какого чёрта, ублюдки! — начал кричать на них в ярости Зен, но тут же получил по голове дубиной.

— Молчи, ворюга, знаем мы вас, козлов, сейчас у одного капитана имущество украдёте, а потом и до полковников доберётесь.

Небывалая злоба охватила наёмника. Было ли тому причиной сложившиеся обстоятельства, упоминание слова «полковник», напоминавшее ему о прошлом руководителе Города, при котором всё было хорошо, или же что-то другое, это не важно.

Им двигало что-то страшное и неистовое, его руки быстро сжались в кулаки и рванули в бой, отбрасывая ударами и захватами всех окружающих. Он был подобен страшному медведю, которого не удаётся удержать пяти снаряжённым людям, что бьют его дубинками, налетают на него в попытках схватить и даже стреляющие ему по ногам и в живот.

Конец этому всему пришёл лишь тогда, когда прибежал начальник поста с ещё двумя людьми в сопровождении и лишь тогда удалось усмирить этого зверя мощным транквилизатором. Им повезло, что наёмник в порыве ярости не достал своё собственное оружие, иначе учинилось бы такое, что навряд ли можно было бы спокойно объяснить в отчёте. Но ещё более им повезло, что он не видел лица начальника КПП…

«Где я?» — были первые мысли наёмника, очнувшегося в каком-то тёмном месте.

Голова кружилась, глаза различали лишь слабые пятна различных оттенков серого, которые позже начали складываться хоть во что-то. Он находился в камере, а точнее лежал на шконке, связанный по рукам и ногам, без своего снаряжения в одних штанах и майке, которая ему не принадлежала и была надета задом наперёд.

— Оох, проклятье, — прошептал он, ощупывая голову, — что же было?..

Перед глазами медленно переходил один кадр прошлого за другим, но они никак не могли соединиться в полноценную плёнку. Единственное, что он помнил из внятного — как открылись ворота, а дальше всё.

Через ещё некоторое время последствия транквилизатора стали спадать, да и беспамятство продвинулось слегка вперёд, и он даже вспомнил, что его схватили. Но по-прежнему было неясно, где он находится. Нужно было встать и оглядеться, но тут он понял, что всё это время он даже не поворачивал головы.

Вернув себе хоть сколь-нибудь ясный рассудок, он сел на свою лежанку и начал осматриваться: простая грязная камера, тёмная и мрачная, освещённая лишь через редкие дыры между кладкой сверху, почти у потолка. Похоже, что данное сооружение частично находилось под землёй, но эта информация была бесполезна.

— Эй! Есть кто? — решил крикнуть Зен, в надежде что придёт хоть кто-то, чтобы разъяснить всё.

Тут же послышался скрип, по всей видимости какого-то стула и мерные шаги, дальше скрип двери и слова:

— Он очнулся, офицер, извольте брать тёплым, хехе.

После этих слов мерные шаги удалились и на их замену стали слышны быстрые и резкие, словно их владелец куда-то спешил, но должен был сохранять свою строгость.

Зен не сразу понял кто он, он вроде видел её когда-то, да, именно её. У него не было каких-либо знакомых женщин, тем более в Городе, но он точно её знал.

Так кто же она?

— Вот чёрт, это ты? — Спросил Зен спокойным голосом, пытаясь скрыть удивление.

— А что, не узнал?

— Не думал тебя здесь встретить.

И правда, встреча была более чем неожиданной. Ведь человек, что стоял перед ним — Марта, женщина, что в прошлом была вместе с его другом Кнутом, хоть они и были довольно странной парой.

Зен с самого начала был к ней не благосклонен, и то были не странные чувства ревности, когда из-за женщины разрушается дружба, нет, то были чувства ненависти и к неё, и к другу за то, что та отравляла своему «суженному» жизнь, а сам «суженный» этого не видел и принимал всё как должное.

— Ты ещё в Городе, почему? — спросил Зен, понемногу вспоминая прошлое и испытывая из-за этого злобу.

— Не я одна осталась. Если бы мы, старики, то эта помойка уже давно бы превратилась в простой бордель, — она рассмеялась, — в котором я бы точно не осталась.

На мгновение у наёмника пробежала мысль, что она может быть и стала лучше. Всё же, кем бы она ни была, но в прошлом кроме негативных моментов были и положительные, нельзя же вешать на неё ярлык. Размышления прервало воспоминание последнего момента той потасовки с постовыми у ворот, в которой именно она прибежала и вколола в него транквилизатор. Снова вернулась злоба, но уже с большею силой.

— Вижу я как ты тут работаешь. Наверняка в доле с ними, — скрывая злость и стараясь не добавлять в речь токсины, сказал наёмник.

В ответ он услышал лишь смех Марты. Протяжный, громкий, словно она отдавала все свои силы на этот смех, от чего он был столь противным и невыносимым, что даже у человека незнакомого с нею так, как он, могли подняться руки в попытках задушить этот адский инструмент.

Зен, не выдержав, сильно ударил кулаками по шконке, от чего та издала звук некой хлипкости, который обычно бывает и даёт людям понять, что вот-вот этот предмет или что-то ещё сломается, стоит приложить хоть ещё немного усилий.

Конечно же начальник поста не оставила без внимания подобное действие. Она переменилась в поведении, смех прекратился и на наёмника устремился её суровый взгляд, которым обычно смотрят на злейших врагов. Таким же взглядом смотрел исподлобья на неё Зен.

— Скажи, Зен, зачем ты вернулся? — Неожиданно спокойно без малейшей нити ненависти сказала она, будто и вправду говорила со старым другом.

— Я хочу начать новую жизнь, исправив ошибки прошлого.

— Ошибки прошлого? Исправив? Что ты имеешь ввиду?

— Ты же знаешь, что я ушёл из Города в странствия, не в силах больше терпеть перемены. Я думал, что мне стало хорошо, но ошибался. Каждый день я неосознанно старался уйти от реальности, но по итогу мне стало недоставать сил, и я просто расклеился, — даже с некоторой грустью говорил он,