Ночной парк был наполнен таинственным шорохом осенних листьев, городские огни лишь местами бросали отблеск на оголенные сучья, на полегшую траву. Но даже этот скупой свет странным образом избегал падать на скамейки, и на одной из них, в самом дальнем уголке парка, присели, возвращаясь из оперы, Ирма с Андреем. Он не сказал ей: «Присядем!», Ирма тоже не произнесла ни слова. Разговаривали только их внутренние голоса, которых сами они даже не слышали, но которым подчинялись одновременно и безошибочно. А голоса эти велели тут, в темной аллее, сидеть тихо, и Андрею — положить голову на плечо Ирмы и замереть надолго, не ощущая ночной прохлады и не замечая редких прохожих.

«Послезавтра мы расстанемся, — думала Ирма. — Ну и что же, разве не счастье — что мы вообще встретились? О, как мне хорошо!» На ум ей пришло нечто вовсе шаловливое, никак не совместимое с ее возрастом. Ей захотелось потянуть Андрея за руку, крикнуть: «Лови!» — и побежать, петляя и прячась за деревьями, чтобы он догонял и не мог догнать, и ей стало бы жаль Андрея, и она повернулась бы так ловко, чтобы упасть прямо ему на руки. «Ну и глупости приходят тебе в голову, Ирма. Но если и вправду попробовать?»

Голова Андрея давила Ирме на плечо, она чуть повернулась, а он прижался щекой к ее щеке и продолжал молчать.

«Почему он молчит, я же должна знать, что у нас будет дальше». Какое-то совсем еще неясное ощущение словно предупреждало Ирму, что вместе с любовью ее ждут никогда раньше не испытанные муки и печали. Она не знала прежде ревности, нетерпения, тоски ожидания. Теперь было ясно, что без этого не может быть женской доли, и она заранее на все соглашалась. Здесь, в парке чужого города, под холодеющим небом она мечтала, как расскажет Андрею о делах в клинике, о своих радостях и печалях, о спасенных врачами жизнях и о тех, кого не удалось вырвать у смерти. Раньше она принималась порой рассказывать об этом Игорю: медсестра — не мелкая сошка, от нее зависят жизни людей. Но рассказы не достигали его пропитанного хмелем мозга, а если какие-то клетки в нем и продолжали еще действовать, то заняты они были исключительно им самим. «Бабье лето! Неужели ты кончишься вместе с этими короткими днями?»

Впереди — возвращение. Прощание. Ну, а если... если они станут встречаться? Невестка будет сообщнически ухмыляться и сделается еще бесстыднее: «Бабуля, ты и сама не без греха, так что лучше помалкивай!» Что ж, как ни жаль сына, но больше Ирма молчать не станет. В семье не должно быть лжи и притворства. Как отвратительно выглядит Вера, изображая при муже любящую и заботливую жену! И сколько супругов на самом деле лишь разыгрывают перед всем светом роли образцовой пары!

А Андрей Петрович? Нет, Ирма не представляла его в качестве мужа рядом с расплывшейся Китти. «Мы отвечаем за тех, кого приручили». Неправда. Отвечать можно за животных, за маленьких детей, бессильных стариков. Взрослые пусть отвечают сами за себя и не выпрашивают жалости. А выросшие дети пусть не вмешиваются в жизнь родителей — нету них такого права. Нет!

Ирме хотелось верить, что встреча эта не пройдет даром, если два человека распахнули друг перед другом свои души, если даже мимолетное прикосновение вызывает радостный трепет. Лишь одного боялась она: вдруг настанет такая трудная пора, когда у нее или у Андрея вырвутся эти проклятые слова: «Сжалься надо мной...»

ПРЕДГОРЬЕ

Уже много дней мы находились в пути и в тот день должны были проехать около пятисот километров. Но слово «должны», очевидно, не совсем подходит для автотуристов. До наступления темноты нам предстояло миновать горный перевал и провести ночь в городке с отличной туристской базой. А тут одна за другой начали нас преследовать неудачи, хорошо известные всем, кто имеет дело с машиной. Спустило колесо, следом — второе. Потом засорился карбюратор, которому пришелся не по вкусу купленный по дороге у шоферов бензин. Короче говоря, на землю опускались сумерки, а мы были еще далеко от цели. Ехать по горным дорогам и днем не просто, поэтому решили переждать до утра, а пока что поискать ночлег в ближайшем населенном пункте. Наша изрядно потрепанная карта показывала городок Долину — еще километров 15—20...

Долина! Вроде бы знакомое название. Верно, ведь именно здесь после войны поселились Аня со своим супругом. Да, именно сюда я посылала ей письма и не дождалась ответа. Я обиделась, перестала писать. Все же мы с мужем часто вспоминали Аню, на душе саднило, что потеряли хорошего фронтового товарища.

Почти всю войну мы прослужили с Аней в одной части и крепко сдружились. Запомнился день, когда она прибыла в дивизию: нам как раз вручали гвардейское знамя. У всех было приподнятое настроение, и, быть может, поэтому мы очень приветливо встретили светловолосую девушку с чуть-чуть грустными глазами, которая представилась: «Лейтенант Стрельникова, начальник полевой почты!» Как-то очень ладно сидела на ней гимнастерка, и поясной ремень был затянут на самую последнюю дырочку, отчего хрупкая фигурка казалась особенно изящной. В тот же день стала известна ее история: отец погиб на фронте в начале войны, мать умерла во время ленинградской блокады, там же скончались и две тетки. Сама она, студентка второго курса Института связи, добровольно ушла на фронт. Обыкновенная история, сколько их встречалось в те годы! И мечта у нее была самая обыкновенная: после войны закончить институт и стать инженером связи. А пока что, как говорится, Аня на совесть выполняла свой долг: взбухали от дождей фронтовые тропинки, мела вьюга, снаряды перепахивали землю, а бойцы получали свои скромные треугольники — желанные весточки из другого мира, столь же необходимые солдату, как черный сухарь и доброе оружие.

Дружбы миловидной девушки стали домогаться многие, и тут не было ничего удивительного. Однако очень скоро неудачливым поклонникам пришлось сочинить песенку, которая начиналась так:

Эх, Аня, товарищ дорогой,

начальник почты полевой.

Не будь такой жестокой, злой,

начальник почты полевой.

Где уж тут зло, жестокость, — наоборот, Аня была со всеми одинаково вежлива, всем улыбалась милой, грустной улыбкой и неизменно повторяла: «Поговорим в шесть часов вечера после войны».

Осенью сорок четвертого к нам в