Между мной и престолом стояло несколько претендентов. На меня, как на потенциального правителя никто не обращал внимания и учили как обычного дворянина. А когда я был в возрасте Вильфрида, все свободное время проводил либо на конюшне, либо в зале для фехтования. Потом меня отправили в университет, где я стал позором семьи — забиякой и пьяницей. Но скажу так — общение с лошадьми и умение владеть мечом мне пригодилось больше, нежели язык Старой империи, логика или арифметика.

— Да, ваша жизнь заслуживает отдельной книги, — усмехнулся герцог. — Учиться вы не любили, а мой наследник обожает поглощать знания. Я не раз пытался привлечь сына к государственным делам, предлагал ему взять под свою руку какой-нибудь город, провинцию или приграничную крепость, но он категорически отказывается. Заставить силой? Боюсь, в этом случае я обрету наследника, но потеряю сына. Но мне нужно думать не только о сыне, но и о герцогстве, а я не вечен. Сможет ли Вильфрид удержать в руках власть? Возможно, если у меня появится еще один сын, имеющий право стать королем, то Вильфриду лучше полностью посвятить себя любимому делу.

Меня что-то настораживало в словах герцога. Если привезут невесту, то логично, что ее привезут Вильфреду. У них и возраст с девочкой более-менее подходящий. Ему четырнадцать, ей двенадцать, за два-три года подрастут немножко, поженятся. Или?…

— Позвольте спросить, принцесса предназначается в жены вашему сыну, или вам? — зачем-то поинтересовался я, хотя мне-то какая разница?

— Пока не знаю, — хмыкнул Его Высочество, а увидев мое недоумение, пояснил. — Князь Севра выдает замуж свою дочь не за человека, а за власть, за герцогство. Наши посланники договорились, что девушка станет женой герцога, но не называли его имени. Я сам вдовец, а мой сын до сих пор не женат. Вы привезете девочку, тогда и решим — сам ли я возьму ее в жены, или на ней женится мой сын.

Вот оно как. Кто бы еще девочку спросил, за кого она хочет замуж? Но в большой политике это несущественно. Еще я понял, отчего герцог сватал мне своего палача. Ежели, у Его Высочества голова забита мыслями о свадьбе, то он невольно пытается устроить личную жизнь для тех, кто попадается ему под руку, не спрашивая — а надо ли им это? Эх, как хорошо, что я уже дал слово Кэйт, а не то бы пришлось жениться на палаче. И девушка-то красивая, но если вспомнить, чем она занимается… Бр-рр…

Нет, мудрит что-то господин герцог. Понятное дело, что он любит своего сына. Любит настолько, что готов заранее оградить его от всех бед и забот государственной власти, перекинув тяжелую ношу на чужие плечи… На чьи, только? На плечи еще не рожденного ребенка? Подразумевается, что это будет сын герцога. А его-то не жаль? Даже если предположить, что у нашего государя появится еще один сын и он, государь, из самых благих побуждений лишит старшего сына наследства, что тогда может случиться? Самое меньшее, это гражданская война.

— Есть и другой вариант — улыбнулся я. — Пусть девушка выходит замуж за Вильфрида, рожает вам внука — будущего короля, а коли сын не проявит интереса к государственным делам, то с этим может справится его супруга.

— Все может быть, — не стал спорить правитель. — Так что, еще ничего не решено. Поэтому, принц, пусть граф Артакс пускается в путь, привезет на невесту и княжество Севр, а там посмотрим. Да, возьмите талер.

Глава десятая

Свадебный поезд ​

Я привычно подремывал в седле, а Гневко, так же привычно, без моих указаний, переходил с шага на тихую рысь, стараясь без надобности не будить своего друга. Иногда, в полудреме, мне вспоминался дом, оставленный в Аппельгардене, Кэйтрин, но чаще всплывала картинка из недавнего времени — пыточная герцога и довольная фрейлейн палач, заставившая-таки Грейгса признаться, что именно он отдал приказ об убийстве гонца. Но несмотря на чудовищную боль, граф не сознался ни в предательстве, ни в попытке заговора. Стало быть, его люди истязали гонца по собственной инициативе, а уж почему — никто теперь не ответит. Сам виноват, не надо было тыкать человека мордой в миску с костями, или делать это нежнее.

Зато я понял, почему фрейлейн, чтобы добиться права на брак по любви, выбрала себе не ремесло ткачихи, скажем, или прачки, не напросилась в подручные кузнеца, а отправилась уговаривать палача. И, если при первой встрече у меня оставались какие-то сомнения, то теперь они напрочь исчезли. Все просто. Девушка была сумасшедшей. Необязательно, чтобы ее выдавал блеск в глазах, какие-то движения, или сумбурная речь.

И меня, и герцога сложно чем-нибудь удивить, но, когда барышня, застенчиво улыбаясь, предъявила нам кусок окровавленной плоти, лежавший на узкой девичьей ладони, мне стало не по себе, а Его Высочество поспешил выскочить наружу, напугав стражников звуками, исходившими из Августейшего горла.

Позже, когда я и сам, слегка пошатываясь вышел наружу, а проблевавшийся герцог, хватанувший чего-то из фляжки ближайшего жандарма, нервно сказал:

— Граф, забудьте мои слова о женитьбе на фрейлейн. Она спятила!

— Вполне возможно, — не стал я спорить с очевидным, а герцог вздохнул:

— Мы несколько раз разыгрывали этот спектакль, но я никак не думал, что она и на самом деле способна отрезать мужской член. Нет, фрейлейн Натэла сошла с ума.

Странно, что герцог не понял этого раньше. Правда, я и сам это понял не сразу. Наверное, ослепила красота девушки-палача. Поэтому, я не стал ничего говорить, а только поклонился, мысленно поблагодарив сюзерена за мудрую мысль. Возможно, что и сам герцог поспособствовал сумасшествию девушки, участвуя в подобных «спектаклях». Впрочем, чего уж теперь? Монстра выпустил герцог, пусть герцог сам его куда-нибудь и загонит. В монастырь, а лучше в лечебницу при обители, с зарешеченными оконцами.

Гневко слегка споткнулся, зацепившись за какую-то выбоину, а я очнулся, решив, что забивать голову палачами и девушками не стоит, а вот проверить — в порядке ли подковы у моего четвероного друга, просто необходимо.

Кто-то назвал наш обоз «свадебным поездом» и хотя жениха с невестой здесь нет, название понравилось и прижилось. Впрочем, мы везли подарки родичам будущей герцогини фон Силинг. И какие подарки! Мечи и кольчуги, сделанные руками гномов, знаменитые часы из Урштадта, кожаные сумки и сапоги, стеклянные вазы и бутыли, а еще суконную ткань. Но главный подарок — три тысячи талеров[1], пришлось разложить по четырем телегам, включая мою собственную, с Генриком на облучке.

На той стороне гор, где я